Но это значит, что у меня не будет детей. Я не стану матерью, не прижму к груди крохотный пищащий комочек. Не буду наблюдать, как он растет и превращается в личность.

Антон и я. Только вдвоем. Без всякой надежды.

Без будущего.

Готова ли я на такую жертву ради любви? Не знаю… Ничего не знаю!

Поэтому утыкаюсь носом в подушку и реву надрывно.

***

Спустя время Антон вдруг заявляет, что передумал. И нашел деньги на процедуру ЭКО. Ставит единственное условие — сделать его в клинике за границей, чтобы в России никто не узнал об этом. Потому что хочет сохранить свой диагноз в тайне.

А я согласна на все, что прикажет муж. И готова лететь с ним хоть на край света. Ради НАШЕГО малыша.

* * *

Сейчас. Снежана

На протяжении всех выходных мой истерзанный мозг пронзали воспоминания. Крутились в сознании, словно в мясорубке. Мучили меня, били больно.

И вот сейчас я вновь «просматриваю» кадры прошлой жизни с Антоном. Понимаю, насколько глупа была. Как много я ему прощала. Чем жертвовала ради него.

А взамен получила жуткий синяк на пол-лица, который я старательно пытаюсь замазать тональным кремом…

Я любила своего мужа. Искренне, немного наивно, без памяти.

А он меня?

Второй слой тоналки ложится на скулу. Гематома становится бледнее, однако царапина от обручального кольца все еще проступает коричневато-красной полоской.

Замираю. Опускаю взгляд на безымянный палец правой руки. Одним движением проворачиваю колечко из белого золота, что крутится внутри красного. Так называемый «антистресс».

Шумно выдыхаю — и рывком снимаю обручалку. Откидываю на столик.

Кольцо катится по поверхности и улетает куда-то на пол. А мне плевать.

— Что ты решила, дочка? — на пороге комнаты появляется мама.

Опирается плечом о косяк двери и обхватывает себя руками. Заметно нервничает.

— Разве есть варианты? — фыркаю я и продолжаю наносить макияж. — Я подаю на развод.

— Хорошо подумала? — уточняет чуть слышно, а я яростно сжимаю кисть в руке.

— Мама, — поворачиваюсь к ней и скулу демонстрирую. — Антон помог мне определиться, — возвращаюсь к зеркалу. Яростно провожу кистью по коже. — С ним мне зарплаты на косметику не хватит. Кстати, сам он в финансах меня ограничил. И прогнал работать.

— Как же так, — сокрушается мама и садится на край кровати позади меня. — Такая семья была. Такая любовь… Может, Антон на эмоциях? Зацепила ты словами его грубыми? Наверное, он жалеет теперь…

— Все выходные «жалел». Так сильно, что не позвонил даже, — выдаю с обидой в голосе. — А что если в следующий раз он… на Риту руку поднимет? М-м-м, мам? — опять оглядываюсь.

Она взгляд опускает, молчит задумчиво.

Я же мельком смотрю на часы и подскакиваю мгновенно.

— Черт, опаздываю! Сегодня мой первый рабочий день! Не хватало еще проштрафиться из-за синяка, — стискиваю кулаки со злостью.

Хватаю сумку, бросаю в нее косметичку, не забыв взять тональный крем. На всякий случай. Чтобы подправить «грим».

Чмокаю грустную маму в щеку, мчусь в комнату к Рите, чтобы поцеловать ее спящую на прощание. И только потом со спокойным сердцем направляюсь в офис. Доказывать новому боссу, что он просто жить не сможет без такой помощницы, как я.

Надеюсь, Шторм не пошутил тогда в кондитерской?..

Некоторое время спустя

В приемной непривычно пусто. Само помещение кажется мне незнакомым, чужим, ведь в день собеседования у меня не было ни возможности, ни моральных сил рассмотреть его. Я запомнила лишь гудящую толпу, духоту, бешеный стук собственного сердца и… карамельные глаза босса. И еще его слова об акулах. Тогда, в лифте, я не придала им особого значения, но сейчас…

Я растерянно переминаюсь с ноги на ногу, оглядываюсь. Но табличка на дверях кабинета свидетельствует о том, что я пришла по адресу.

Вадим Шторм, генеральный директор.

И мой единственный шанс встать на ноги после полутора лет декрета.

Сделав глубокий вдох, стучусь в дверь. Не дождавшись приглашения войти, опускаю ладонь на ручку и надавливаю. Заперто.

Нахмурившись, скольжу взглядом по циферблату своих часиков: босс опаздывает на десять минут. Впрочем, как о начальстве говорят? Задерживается?

За спиной раздается частый цокот каблуков. Не успеваю повернуться на звук, как меня припечатывает стервозный голос:

— А вы, собственно, кто?

Оглядываюсь и сканирую тонкую фигуру, облаченную в блузку с расстегнутыми пуговками в области декольте и облегающую юбку. Выглядит прилично и вызывающе одновременно.

Поднимаюсь к лицу девушки. Оно могло бы быть симпатичным, если бы не слой макияжа и кривая гримаса. Впрочем, сегодня и я, благодаря стараниям Антона, выгляжу, как фарфоровая кукла.

И как назло гостья впивается взглядом в мою распухшую скулу. Импульсивно поправляю волосы, прикрывая «подарок» от мужа, отворачиваюсь от света и молюсь, чтобы слой тоналки не успел размазаться.

— Меня зовут Снежана. Новая помощница Вадима Шторма, — руку протягиваю, но мой жест нагло игнорируется.

— Мне о вас ничего не говорили, — надувает девушка губы, отчего они кажутся еще пухлее. — Выйдите и подождите в общем отделе, пока я узнаю, — приказывает неожиданно.

Тон такой, будто она здесь хозяйка. Или… любовница босса. Надеюсь, что не последнее.

— Нет, пожалуй, я останусь на своем рабочем месте, — складываю руки на груди. — И вы не представились.

— Думаешь, если на собеседовании всех обскакала, то хамить можешь? Не с того ты знакомство с коллективом начинаешь, выскочка, — цедит она надменно.

Чувствую, что у меня сдают нервы, и без того расшатанные поступком мужа, беспокойством за дочь и в принципе страхом перед первым днем в медиахолдинге.

Мысленно считаю до семи (мое счастливое число) и обратно. Слегка приподнимаю уголки губ, но в свои слова вкладываю максимум строгости.

— Мы с вами не переходили на «ты», — и улыбаюсь шире. — Мы не подружки, а коллеги…

— Ненадолго, — звучит угроза.

Затихаю, не желая продолжать бесполезный спор. И так утро не задалось. Молчит и девушка, испепеляя меня взглядом.

Но тяжелые мужские шаги приковывают внимание нас обеих.

— Лизонька Геннадьевна, марш к себе, можешь больше не сторожить кабинет главного, — голос звучит строго, но с издевкой. — У него теперь личная охрана, — внимание обращается на меня.