Когда он вернулся, отец уже спал.

Учебное платье здесь было почти такое же, как в Москве – белый верх, синий низ, платок-нашейник, штаны, рубашки и верхние куртки. У девушек – синие же юбки до колена, строгие блузки. Знак гимнасия вышит толстой белой нитью: большой кругомер с книгой в круге, а под ним – изображение вспышки. Денис в своем московском платье казался несколько темнее одноклассников. А так их гимнасий ничем от суджукского не отличается. Школа первого уровня, сразу видно. Оснащена от подвала до потолка, сетка по всей школе протянута, у каждого ученика светоплат на столе. Правда, вместо учебных залов – классы, но это потому, что старое здание.

И дольщики здесь тоже есть. Они везде есть – основа справедливости нашей страны требует, чтобы право на образование было у всех вне зависимости от жизненного разряда.

Правда, в гимнасии сети «Новая заря» все-таки брали иначе. Мало того что всем первоклашкам надо было сдавать вступительные испытания, неважно, получает ли семья долю обеспечения или проходит по первому разряду, так еще и в конце каждого года в каждом классе проводились итоговые испытания. За все время обучения отсеивалось восемь десятых всех учеников, иной год и вовсе старших классов не было – все провалились.

Денис с первого взгляда мог сказать, кто в классе дольщик, и никакое казенное платье этого не скроет. Это как радиация, которая проступает из-под кожи. Как кто держится, как разговаривает, кто как на кого смотрит – кто прямо, с усмешкой в лицо, кто мимо, в потолок или угол, а с кем вообще не общаются, будто его и нет. Ноль, пустота, которая зря занимает место в классе. Даже у них в гимнасиях это чувствуется, хотя с первого класса им вдалбливают – в стенах гимнасия вы братья и сестры, нет родства священней гимнасического.

Взять хоть Улиту Козак. Девчонка со здоровенной косой. Волосы у нее красивые, сильные, яркие, а больше ничего и нельзя было запомнить – худая, как спичка, какая-то проваленная в себя, острый нос, серые глаза, уродливые здоровенные очки – кто носит сейчас очки? Иди в лечебницу, встань на очередь, сделай родовую пробу, подберут тебе капли, прокапаешь курс родового исправления, и все – как рукой снимет близорукость. Не хочешь изменять собственный телесный род, можно же поставить линзы. Но очки, да еще такие страшные? И кто она, если не дольщица?

Впрочем, Улита – особый случай, у нее папа священник, благочинный Суджукского благоначалия, а церковь наша не одобряет изменение телесного рода, даже самое малое. В НоРС и все родоизмененные продукты запрещены, ибо не человеческого ума это дело – природу перекраивать. Но разницу в разрядах ловишь сразу, как заходишь в класс, пусть для взрослых в этом платье они на одно лицо, все, как на подбор, как из сказки Пушкина, под одеждой все разные. Через пять минут все ясно, и с ним тоже ясно – как он зашел, как он посмотрел на них, как он сел.

Для недогадливых есть подсказки – например, гибкая полоска яблочного голосника на запястье. Отцу с Заката привезли, вещь подлинная, а не китайский втородел. У отца связи были, как-никак помощник главного смотрителя Талдомской ядерной станции, которая отвечала за питание Срединных губерний Российской земли.

Или вот рыжая Катя Локотькова. Тоже ведь из «защищаемых слоев населения». Стиранное-перестиранное учебное платье, сумка с какими-то дикими самодельными самоцветами размером с кулак, сережки-пуговки – максимум, что позволяли из украшений школьные правила, – из дешевого серебра. А вот у Маши Шевелевой в соседнем ряду явно платина с бриллиантами в ушах сверкает.

Длинноволосая брюнетка, невысокая, точеная как шахматный ферзь, повернула голову, одарила его загадочным взглядом темных глаз из-под длинных ресниц.

Глаза манили и обещали.

Ага, бегу и падаю, сказал сам себе Денис. Марья – царевна, Марье нужны поклонники и обожатели. Вон как за ней Тема Вересьев увивается преданным хвостиком. А Маша то согреет его разговором или улыбкой, то оттолкнет, будто не замечая. И все, кроме Темы, эту игру понимают. Нет, Денис не хотел быть в свите Шевелевой.

Спасибо, неинтересно.

В класс заглянула Пелагея Валерьевна.

– Ярцев, в учительскую, живо.

– А зачем? – удивился Денис.

– Живо, Ярцев, живо. Тут по твою душу явились.

– С вещами?

– Ярцев, что за скоморошество? – возмутилась завбез. – Вещи можешь оставить!

Денис поднялся, чувствуя, как где-то в животе тоскливо заныло.

Ничего хорошего не будет – это он понял, как только увидел рядом с завучем Натальей Юрьевной скучного толстого дядьку лет сорока в темно-сером казенном платье ПОРБ. А когда разглядел у него на рукаве три буквы СОД, стало совсем плохо.

Отдел службы охраны детства.

– Пожалуйста, вот он, – кивнула Пелагея Валерьевна. – Не ожидала я от тебя такого, Ярцев, честно.

– А в чем дело? – продолжал недоумевать Денис, хотя все уже понял.

Содовец повел впавшими печальными, как у спаниеля, глазами и повернул светоплат к Денису. Вид из окна машины. На записи была четко видна его физиономия, затем стремительный рывок и прыжок в темноту парка. А неплохо прыгнул, заметил Денис, потом спохватился – о чем он сейчас думает? Ведь это желтая метка в личное дело, да еще и отчисление!

– Что скажешь, Ярцев? – поинтересовалась Пелагея Валерьевна.

Денис вздохнул. И постарался быть как можно более искренним, от всего сердца:

– В Москве у нас запретный час в другое время начинается, вот я и загулялся, а я еще и школьный пропуск забыл, а как без пропуска, без пропуска сразу взыскание, и я больше не буду честно!

– Это ни в коем разе не оправдывает ваше поведение, молодой человек, – сказал содовец. – Мало того что вы нарушили запретный час, вы не подчинились представителю власти. Это желтая метка.

– Аркадий Васильевич, может быть, на первый раз не стоит… – начала Наталья Юрьевна, но содовец возмущенно затряс толстыми щеками.

– У господина Ярцева это уже далеко не первое нарушение, связанное с его нездоровым увлечением самоходными коньками. По мне, так подобные телесные приспособы вообще следует продавать только по достижении полного совершеннолетия.

– Да, однако в нашем городе он нарушил только в первый раз…

Аркадий Васильевич даже поперхнулся:

– Наталья Юрьевна, вы рассуждаете, как… у вас совершенно нет государственного мышления.

– Чего нет, того нет, – согласилась завуч.

– Я вообще мог бы не приезжать к вам, а провести все через наш Приказ. Однако приехал, ввиду особого характера вашего гимнасия, – оскорбленно сказал содовец. – А вы шутите. По-вашему, это смешно? Сначала он от казачьего разъезда удирает, потом начнет на стенах позорные картинки чертить с призывами к свержению, а потом и вовсе начнет нападать на представителей власти. Я обязан пресечь!