В памяти всплыли другие слова гуля: «ВЫ ВСЕ ПРИСОЕДИНТЕСЬ К ЦАРСКИМ МЕРТВЕЦАМ». Я подумал о пророчестве, полученном в Горящем Лабиринте, и в голове закрутились тревожные мысли, которые я постарался тут же отогнать: на сегодня мой лимит ужасов исчерпан.

Мы миновали витрины лавочек: некоторым торговцам разрешалось продавать свой товар в крепости. Здесь было лишь самое необходимое: салон по продаже колесниц, арсенал, лавка с товарами для гладиаторов и кофейня. Рядом с кофейней стоял двухголовый бариста в зеленом фартуке, заляпанном пенкой от латте, и, обратив к нам оба лица, не спускал с нас глаз.

Наконец мы приблизились к главному перекрестку: две дороги пересекали друг друга рядом с принципией. На ступенях белоснежного здания штаба уже ждали преторы легиона.

Я едва узнал Фрэнка Чжана. Когда я увидел его впервые – я тогда был богом, а он новичком в легионе, – Фрэнк был плотным мальчишкой с детским личиком и короткими темными волосами, умилительнее всего была его искренняя одержимость стрельбой из лука. Он надеялся, что я окажусь его отцом. И постоянно мне молился. Честно говоря, он был таким лапочкой, что я бы с радостью его усыновил – но, увы, отцом его был Марс.

Во второй раз я видел Фрэнка, когда он путешествовал на «Арго II». Уж не знаю, что с ним приключилось: скачок роста, инъекции магического тестостерона или что-то еще, но он стал выше, сильнее и внушительнее, хотя по-прежнему напоминал милого и пушистого медвежонка гризли.

А теперь, как это часто бывает с юношами в период взросления, вес Фрэнка начал расти, компенсируя тот самый скачок роста. Он снова превратился в крупного, полного парня с детскими щечками, которые так и хотелось ущипнуть, разве что сейчас он стал выше и мускулистей. Похоже, к нам он прибежал, выскочив из постели, хотя вечер еще только начался. Одна штанина его джинсов была заправлена в носок, а вместо футболки на нем была пижамная рубашка из желтого шелка, разрисованная орлами и медведями. Эту модную вещицу он пытался скрыть под пурпурным плащом претора.

Но его манера держать себя осталась прежней: поза была какой-то неуклюжей, он смущенно хмурился, будто задаваясь вопросом «Неужто мне и правда здесь место?».

И его можно понять. Фрэнк очень быстро из пробацио стал центурионом, а затем и претором. Я не видел такой стремительной и яркой военной карьеры у римлян со времен Юлия Цезаря. Но Фрэнку бы я об этом рассказывать не стал – учитывая то, что случилось с моим приятелем Юлием.

Я перевел взгляд на девушку, стоящую рядом с Фрэнком, – это была претор Рейна Авила Рамирез-Ареллано… и тут я вспомнил.

Паника огромным комком, размером с шар для боулинга, облепила мне сердце и сползла в самый низ живота. Хорошо, что не я нес гроб Джейсона, иначе точно бы его уронил.

Как же вам объяснить, что со мной происходило…

Бывало ли с вами такое, что какие-то воспоминания полностью вытеснялись из вашей памяти, потому что были слишком мучительными и постыдными? Знаете, когда сознание дистанцируется, стараясь убежать от пережитого ужаса, вопя «нет-нет-нет», а потом наотрез отказывается возвращаться к этим воспоминаниям?

Именно таким воспоминанием была для меня Рейна Авила Рамирез-Ареллано.

О да, я знал, кто она такая. Мне были известны и ее имя, и ее репутация. Я прекрасно понимал, что нам придется встретиться с ней в Лагере Юпитера. Именно это предрекло мне пророчество из Горящего Лабиринта.

Но слабый человеческий мозг не желал делать главного – признавать связи двух фактов: ведь эта Рейна была той самой Рейной, лицо которой мне когда-то давно показала одна вредная богиня любви.

«Это она! – вопил мой мозг, когда я предстал перед ней во всем великолепии – пухлый и прыщавый, прижимающий к животу окровавленное платье. – Ух ты, да она красотка!»

«Теперь ты ее узнал? – мысленно крикнул я в ответ. – Теперь ты решил о ней поговорить? Будь другом, забудь все опять!»

«Но ты же помнишь, что сказала Афродита? – настаивал мозг. – Ты должен держаться подальше от Рейны, иначе…»

«Да помню я! Заткнись!»

Вы ведь тоже так разговариваете со своим мозгом, правда? Это же абсолютно нормально, да?

Рейна и впрямь была красивой и внушала уважение. Ее доспехи из имперского золота покрывала пурпурная мантия. На груди сверкали военные медали. Хвост из темных волос был перекинут через плечо словно кнут, а обсидиановые глаза смотрели так же пронзительно, как глаза орлов, кружащих над нашими головами.

Наконец я сумел отвести от нее взгляд. От унижения у меня горели щеки. Мне казалось, что я снова слышу, как боги смеются после страшного предсказания Афродиты, что случится, если я осмелюсь…

ДИНЬ! Именно в этот момент зарядный механизм в манубаллисте Лавинии решил взвестись еще чуть-чуть, чем привлек к ней всеобщее внимание.

– Э-э… в общем, – запинаясь, начала она, – мы стояли на посту, и я увидела, как с дороги вылетел катафалк…

Рейна остановила ее, подняв руку.

– Центурион Левеск, – сказала она сдержанно и устало, словно мы не были первыми, кто явился в лагерь с гробом, – докладывайте.

Хейзел бросила взгляд на тех, кто помогал ей держать гроб, и вместе они аккуратно опустили его на землю.

– Преторы, – сказала Хейзел, – мы спасли этих путешественников на границе лагеря. Это Мэг.

– Привет, – кивнула Мэг. – Где тут туалет? Я хочу писать.

Хейзел явно смутилась:

– Э… Сейчас, Мэг. А это… – Она замялась, будто сама не могла поверить в то, что сейчас скажет. – Это Аполлон.

Толпа встревоженно загомонила. Я услышал обрывки фраз:

– Она сказала…

– Неужто на самом деле…

– Этот чувак не может быть…

– Его что, назвали в честь…

– Парень-то размечтался…

– Успокойтесь, – призвал всех к порядку Фрэнк Чжан, поплотнее запахивая пурпурную мантию, чтобы прикрыть пижаму. Он пристально посмотрел на меня, вероятно пытаясь обнаружить признаки того, что я на самом деле Аполлон – бог, которым он всегда восхищался. А затем моргнул, как будто мысль об этом устроила в его мозгу короткое замыкание. – Хейзел, ты можешь… все объяснить? – взмолился он. – И… хм… что это за гроб?

Хейзел подняла на меня золотые глаза, молча приказав: «Рассказывай».

Я не знал, с чего начать.

Я не был прекрасным оратором, как Юлий или Цицерон. И не умел травить байки, как Гермес. (О боги, этот парень врет как дышит!) Как мне рассказать о долгих месяцах страшных испытаний, которые привели нас с Мэг сюда с телом нашего героического друга?

Я взглянул на укулеле.

Вспомнил, что сделала Пайпер Маклин на яхтах Калигулы: как она, столкнувшись с матерыми наемниками, запела «Жизнь-иллюзию». И лишила их сил, заворожив песней, полной тоски и сожаления.