— Как ваше здоровье? Вам, вижу, много лучше, хотя…

Наташу это привело в чувство, и она ответила:

— Благодарю, мне уже гораздо лучше. Я вполне здорова… Присаживайтесь… Нет!

Нарышкин, только вознамерившийся сесть, вздрогнул:

— Что?

— Не здесь… Я прошу, пройдемте в библиотеку.

Она при этих словах развернулась и вышла из гостиной, не сомневаясь, что гость последует за ней.

Все было очень странно. Нарышкин поймал себя на этой мысли и повторил ее про себя несколько раз: «Все очень странно!»

— Что-то произошло? У вас что-то произошло? — спросил он растерянно, когда они уселись на кресла.

— Произошло? — Она посмотрела на него. — Да, произошло. Вам это, пожалуй, покажется странным, но мне нужна ваша помощь.

— Готов служить всем, что в моих силах. Но что вам нужно?

— Скажите, — она решила не тянуть, — жив ли еще Семен Петрович Нарышкин?

Молодой человек помолчал, безмолвно удивляясь такому вопросу, затем ответил:

— Да, жив. И даже нынче он в Петербурге.

— Да?!

Столько неподдельной радости было в ее голосе, что Василий Федорович помрачнел.

— А зачем он вам?

— Это… Это тайна…

— Тайна? У вас снова тайна? И чем же мой дядя может вам помочь?

— Я не могу вам пока этого сказать, но мне очень нужно его видеть. Поверьте! — Она молитвенно сложила руки на груди. — Я умоляю вас.

Молодой человек вздохнул;

— Я, разумеется, помогу вам. Вы ведь знаете, что нет ничего такого, чего бы я для вас не сделал, Наталья Петровна.

Она удивленно посмотрела на него.

— Или вы об этом еще не догадались?

Наташа покраснела, встала и отвернулась к окну.

— Простите, если я смутил вас, но я всего лишь откровенен. Хотя нынче это не в моде.

Он поднялся.

— Разрешите откланяться. Я думаю, что завтра… Хотя вы вполне здоровы для такой прогулки? Не повредит ли это вам?

— Ах нет! — оживилась Наташа. — Ни в коем случае, напротив, мне это пойдет только на пользу!

— Тогда завтра я заеду за вами и отвезу вас к дяде.

— Только у меня еще одна просьба, — воскликнула она.

— Все, что угодно.

— Не говорите о нашей поездке моим… моим родителям.

— Не буду спрашивать почему. Полагаю, что и это тоже тайна.

— Да, — смутилась девушка.

— Ну что же… До завтра!

И Нарышкин быстро вышел.

Василий Федорович обещание свое сдержал. Едва покинув дом Обресковых, отправился он к дяде. Тот был дома и зело удивился визиту своего родственника, до того посещениями его не баловавшего.

Нервно пройдясь из угла в угол, молодой человек беспорядочно изложил свою просьбу: дескать, некой молодой даме, чье имя он назвать пока не может, необходимо срочно видеть Семена Петровича. Хорошо бы завтра, так как это очень важно.

— Что за дама? — спросил дядя.

— Не могу вам этого сказать. Впрочем, она не дама, а пока еще девица.

— Та-ак, значит, дело не обошлось без амуров. Отчего же такие тайны? Что за инкогнито? Что это ты вдруг таким жантильным[2] сделался, друг мой? Прежде не водилось за тобой такого обхождения.

— Ах дядюшка! Будто я монстр какой! Вы уж перед ней своих мыслей не выскажете!

— Не выскажу, Василий. Я хоть и стар, а понимание у меня сохранилось. Небось политес мне сам Петр Алексеевич в башку дубиною вкладывал. Такие-то уроки не скоро позабудешь. Только ты сам не вздумай перед девицею набрасывать пудреман[3] и мушки лепить, как баба какая.

— Дядя!

— Да что дядя! Веди свою красотку. Ждать вас буду около полудня.

Нарышкин тотчас, как только заручился дядиным согласием, отправил Наташе тайную записочку. Затем же на словах получил ее согласие и в половине двенадцатого следующего дня уже был у Обресковых.

Получив порцию любезностей от Аграфены Ильиничны и воздав ей тем же, вывел он Наталью Петровну на прогулку, усадил в экипаж и, не теряя времени, повез в дом дяди.

Старик вышел сразу, как только доложили ему о приходе племянника. Хозяин и гости церемонно и скованно представились и раскланялись, и тут, подойдя ближе, Семен Петрович разглядел лицо своей гости.

— Мне кажется, будто я уже видел вас, — сказал он. — Странно, однако, ведь мы раньше не встречались, Наталья Петровна.

— Да, меня вы раньше не видели, но знали мою мать.

— Аграфену Ильиничну?

— Нет. — Она близко подошла к Семену Петровичу и почти прошептала ему на ухо: — Наталью Сергеевну Волынскую, жену Волынского Ивана.

При этих словах старик побледнел и отшатнулся от Наташи.

— Нет! Это невозможно!

Василий слов Наташи не слышал, но по тому, как она попыталась скрыть от него свое сообщение, понял, что он тут лишний. Это задело его, но он решил сдержаться и оставить дядю наедине с гостьей.

— Нет, Василий, останься, — заметив его ретираду, попросил Семен Петрович. — Тебе, думаю, можно доверить эту тайну…

Он посмотрел на Наташу:

— Не думал я, что ты жива, дитя. Похоронил и оплакал и мать твою, и тебя уже много лет назад, нет… Не кончились еще ваши злоключения, раз тебе все сделалось известно. Только откуда?

И Наташа поведала о шкатулке, ключах и письме, которое прочла.

— Но я прошу вас! Я пришла сюда, чтобы услышать от вас рассказ о моей матери и об отце. И еще мне нужен совет: что делать дальше? Как поступить?

Семен Петрович посмотрел на племянника, стоявшего у окна и не пришедшего в себя от изумления от столь крутого поворота событий, затем на Наташу.

— Что ж…

Он помолчал, затем сел рядом с ней и взял ее за руку.

— Ты так похожа на свою мать, какой она была в те дни, когда я отвез ее в Италию, — голос его был мягок и спокоен. — И не стоит тебе знать всего. Тайны… они нехороши… Они счастья не приносят… Я вижу, племянник мой без ума от тебя.

Услышав это, Василий покраснел, но смолчал.

— Он хороший мальчик… молчи, молчи! — прикрикнул он на племянника, который порывался что-то сказать. — Выходи за него, и вы будете счастливы. Не повторяй ошибки своей матери. Ты читала ее письмо, знаешь обстоятельства ее жизни, изложенные ею самой. Разве мало тебе этого?