— Каждый раз. Ну, потом он перешел к угрозам и оскорблениям, начал ломиться в дверь. Я позвонила в полицию. Они приехали и арестовали его. Выйдя, он снова стал преследовать меня. Тогда один из друзей предложил мне на время уехать, и чем дальше, тем лучше. Мне было известно об этом доме на Хилл-стрит. Это дом Руфи и Чарльза Эвереттов. Вы их знаете?

Люси покачала головой:

— Я видела их всего один раз. Да и то недолго.

— Неудивительно. Чарльзу предложили год поработать в Колумбийском университете в Нью-Йорке. Приступать к работе надо было в январе. Руфь поехала с ним.

— А как вы познакомились с ними?

— Мы с Руфью коллеги. Мир действительно тесен.

— Но почему вы все-таки выбрали Лидс?

Мэгги улыбнулась:

— А почему бы и нет? Во-первых, тут меня ждал дом Эвереттов, а во-вторых, мои родители выходцы из Йоркшира. Я же родилась в Роудоне, но мы уехали оттуда, когда я была совсем ребенком. Мне показалось, что это идеальное разрешение ситуации.

— Значит, вы живете в большом доме через улицу совсем одна.

— Так и есть.

— Я, по-моему, ни разу не видела, чтобы кто-то входил в ваш дом или выходил из него.

— Сказать по-честному, вы, Люси, первый человек, с которым я вступила в разговор с тех пор, как обосновалась здесь, если не считать моего врача и моего агента. И в этом не окружающие люди виноваты, просто я сама вела себя… надменно и высокомерно. Старалась держаться в стороне.

Рука Люси все еще покоилась на запястье Мэгги, хотя уже не сжимала его.

— Ничего удивительного, особенно после всего, что вам пришлось пережить. А он не поехал за вами?

— Едва ли. Думаю, ему неизвестно, где я нахожусь. Правда, несколько раз мне кто-то звонил по ночам и сразу вешал трубку, но вряд ли это он. Все мои друзья поклялись, что не скажут ему, где я, а с Руфью и Чарльзом он незнаком. Он никогда не интересовался ни моей работой, ни моей карьерой. Я вообще сомневаюсь, знает ли он, что я в Англии… хотя вполне мог докопаться.

Ну все, решила Мэгги, необходимо менять тему разговора. Она чувствовала себя отвратительно: в ушах стоял звон, пол уходил из-под ног; цветные стекла крыши вращались над ее головой, словно в калейдоскопе; мышцы шеи свело — такое случалось с ней всегда, когда она подолгу думала о Билле. Психосоматическое расстройство — называет эти симптомы ее врач. Да ей-то не легче, как ни назови… Она попросила Люси рассказать о себе.

— Вы знаете, у меня тоже нет друзей, — начала Люси, помешивая ложечкой оставшуюся в чашке пену. — Я всегда была слишком стеснительной, даже когда училась в школе. Не могла придумать, о чем говорить с людьми. — Она помолчала и продолжала с улыбкой: — Моей жизни тоже не позавидуешь. Работа в банке. Дом! Забота о Терри. Мы уже год как женаты. Он не любит, когда я хожу куда-нибудь одна. Даже когда у меня выходной, как сегодня. Если он узнает… то припомнит мне это. — Она поглядела на часы и заволновалась. — Большое спасибо за кофе, Мэгги. Мне действительно надо идти. Нужно успеть на обратный автобус до того, как в школе кончатся занятия. Понимаете, Терри — учитель.

Теперь наступил черед Мэгги взять Люси за запястье и удержать ее от неожиданного и поспешного ухода.

— В чем дело, Люси? — спросила она.

Та, не ответив, отвела глаза в сторону.

— Люси?

— Ерунда, не обращайте внимания. А дело… дело в том же, о чем вы только что рассказывали, — закончила она почти шепотом и, собираясь уйти, внимательно оглядела галерею. — Я догадываюсь, о чем вы думаете, но сейчас не могу говорить об этом.

— Терри бьет вас?

— Нет. Нет, он не… понимаете… он очень строгий. Но это ради меня самой. — Она посмотрела в глаза Мэгги. — Вы меня не знаете. Я веду себя как своенравный ребенок, а Терри должен приучать меня к дисциплине.

Своенравный, мысленно повторила Мэгги. Приучать к дисциплине. Какие странные и тревожные слова.

— Он что, держит вас под контролем? Следит за вами?

— Да. — Люси снова поднялась со стула. — Поймите, я должна идти. Я получила огромное удовольствие от нашего разговора. Надеюсь, мы можем стать друзьями.

— Я тоже надеюсь на это, — ответила Мэгги. — Мы просто обязаны еще раз поговорить. Наверняка это вам поможет.

Люси, вымученно улыбнувшись, поспешила в сторону Вайкар-лейн.

После ее ухода Мэгги некоторое время сидела будто в оцепенении; ее рука дрожала, когда она поднесла к губам чашку с остатками капучино. Молочная пенка уже почти растаяла, а кофе стал холодным.

Выходит, Люси — ее товарка по несчастью, жертва семейного деспота? Мэгги не могла в это поверить. Эта сильная, здоровая, красивая женщина — и вдруг жертва, такая же, как щуплая, слабая, миниатюрная Мэгги? Да разве это возможно?.. А впрочем, почему бы и нет? Разговаривая с Люси, она почувствовала что-то необычное. Что-то такое, что их объединяло. Именно об этом Мэгги не захотела сегодня утром рассказать полицейским. Понимала, что следовало бы, но ей было очень тяжело говорить на эту тему, и она старалась оттянуть неприятный разговор.

Размышляя о Люси, Мэгги вспомнила статью о семейном насилии, которую недавно читала. В подобную ситуацию может попасть любой человек, независимо от его личных качеств. Алиса и все ее тогдашние подруги не могли прийти в себя от удивления: как Мэгги, яркая, интеллигентная, успешная, заботливая, образованная женщина, стала жертвой такого мерзкого типа, как Билл?! Входя в комнату, она замечала, как меняется выражение их лиц, улавливала, как разом наступает при ее появлении тишина. Очевидно, с ней что-то не так, показывали они своим видом. Да она и сама так считала — и тогда, и позже. Потому что при всех его садистских наклонностях Билл тоже был ярким, интеллигентным, заботливым, образованным и успешным. До того, как он нацепил на себя маску человека-монстра, в которой его видела одна лишь Мэгги. И как странно, думала она, что никому не пришло в голову поинтересоваться, почему интеллигентный, здоровый, успешный юрист — а именно таким был Билл — должен испытывать потребность избивать женщину почти на голову ниже его ростом и чуть ли не вполовину легче?

Она сама, когда он ломился в дверь и их впервые навестила полиция, попросила копов о снисхождении к нему. Это временное помешательство, твердила она, вините во всем меня: я безрассудно добивалась судебного запрета; посмотрите на него — он вне себя из-за того, что наш брак распался, а я лишила его шанса добиться примирения. Оправдания, оправдания… А ведь Мэгги была единственным человеком, который знал, каким порой становится Билл. Не проходило дня, чтобы она не благодарила Бога за то, что у них нет детей.

Об этом вспоминала Мэгги, возвращаясь к реальности: она кормит уток, сидя на берегу пруда. Они с Люси были товарищи по несчастью. Люси также страдала от насилия в семье, и теперь Терри отправил ее в больницу. Мэгги чувствовала себя ответственной за происходящее, словно была в нем виновата. Бог свидетель, она пыталась вмешаться в ситуацию. По мере того как во время их последующих встреч за кофе и бисквитами рассказ Люси о физическом и психологическом насилии со стороны супруга обрастал новыми подробностями — Мэгги поклялась хранить их в строжайшей тайне, — она осознавала, что обязана что-то предпринять. В отличие от большинства людей, Мэгги отлично понимала, что испытывает Люси, и была уверена: лучшее, что тут можно предпринять, — это убедить подругу искать профессиональной помощи и уйти от Терри. Мэгги даже попыталась это сделать, но…