Вдруг скрипнул засов, и отворилась тяжёлая, обитая железом дверь. Возникла пьяная физия матроса в чёрной куртке и бескозырке. Чтобы удержаться на ногах, он упёрся руками в дверной проём. На левом боку у него висела шашка, на правом — деревянная кобура из ореха, характерная для маузера.

— Ну что буржуазы? Попили кровь? Хватит! Сегодня всех вас пустим в расход. Молитесь своему распроклятому боженьке.

Клим Пантелеевич молчал, но взгляда не отводил, разглядывая нового хозяина мира.

«Господи, — подумал он, — и откуда взялись на нашей земле эти дикие сатанинские орды? Где копились их полчища все предыдущие годы? И кто взрастил сей человеческий бурьян?».

— Ты смотри, как этот гад недобитый, зенки на меня таращит… Вот я тебе сейчас по пуле в них и вставлю, — прошипел матрос и стал шарить рукой по правому боку, где висела кобура.

— Не положено, — ответил надзиратель, протиснулся вперёд с винтовкой и закрыл собой арестантов.

— Что значит «не положено»?!

— А то и значит? Когда прикажут, тогда и прикончим.

— Так вот я тебе и приказываю: застрели эту белую вошь! А я добью для верности.

— Все приказы я получаю от начальника тюрьмы, а он от коменданта Промовендова.

— Да причём здесь этот недоучившийся семинарист? Он же чокнутый! Говорят, папашка его при царе ходил по Николаевскому в спинжаке обвешанном бутафорскими орденами не только на груди, но даже и со спины. Приставал к прохожим и рекомендовался, как истинный губернатор. Не слышал, что ль? Запомни: не сегодня-завтра я займу место этого очкарика или вот стану начальником гарнизона, или главковерхом вместо Коппе. А? Как ты тогда запоёшь? А ты рази не знаешь, кто я есть такой? Чего молчишь? Отвечай, когда спрашивают!

— Вы командир морского батальона.

— Ага «морского», — передразнил матрос, закрывая кобуру. — Эх, деревенщина беспортяшная! Я есть командир отдельного конно-горно-морского экспедиционного отряда товарищ Якшин. Понял?

— Так точно.

— Вот это другое дело! Ладно, пойдём в соседних камерах смертников смотреть.

Покачиваясь, он вышел в коридор, и дверь закрыли. Но не прошло и десяти минут, как вновь запищали петли и в застенок втолкнули офицера средних лет. Лицо его было в крови, мундир изорван. Обуви на ногах не было. Держась за стену, незнакомец добрался до свободных нар, опустился на голые доски и прислонился к стене.

— Надеюсь, господа, это место свободно? — едва слышно, спросил он.

— Да-да, не беспокойтесь. Воды не хотите? — предложил статский советник.

— Буду признателен.

Ардашев протянул железную кружку. Тот взял её двумя руками и жадно выпил.

— Вам надобно умыться или хотя бы обтереться мокрым платком. У вас всё лицо в крови. — Клим Пантелеевич вновь зачерпнул в баке воду, смочил белый носовой платок и передал арестанту.

— Благодарю, господа. Позвольте представиться: штабс-капитан Керже, Пётр Иванович.

— Ардашев, Клим Пантелеевич. Теперь уже бывший статский советник МИДа, бывший присяжный поверенный Ставропольского Окружного суда. А это Ефим Андреевич Поляничко, начальник сыскного отделения в отставке.

— Не повезло с восстанием, зато попал в приличную компанию. И то хорошо, — горько усмехнулся штабс-капитан.

— Против большевиков подняли восстание? — привстав с нар, оживился Поляничко и тут же зашёлся кашлем.

— Да, но с самого начала оно было обречено на провал. Вместо четырёхсот участников в условленное место пришло меньше сотни. И притом десяток человек оказались без огнестрельного оружия. У кого шашка, у кого заточенный железный прут, а один вообще с кортиком…Офицеров большинство, но были и необстрелянные студенты и гимназисты. Пользуясь внезапностью, мы захватили четыре пулемёта в Осетинских казармах, но три из них оказались без замков. Рабочие, как и интернациональный батальон, нас предали и перешли на сторону красных. Пришлось разбиваться на отряды и отступать в разных направлениях. Я вот, как и многие, попал в плен к этим извергам. Его избежали лишь те, кто погиб в бою, или кому удалось спастись. Но последних — единицы.

— А про войскового старшину Летова ничего не слышали? — осведомился Ардашев.

— Как же! Был вместе с нами с самого начала, но потом, когда начался бой, я его потерял из виду.

В коридоре послышался шум. Это по камерам раздавали «чай». Открылось окошечко в двери, и Клим Пантелеевич принял целый чайник слегка подкрашенного кипятка. Настоящего чайного запаха не было и в помине.

— Что ж, господа, прошу, угощайтесь, пока не остыл. А то ведь скоро прогулка.

Статский советник разлил жидкость по кружкам. Все пили молча. Каждый был погружён в собственные мысли и, казалось, не замечал остальных. Вдруг на дворе закричали куры, которые ночью сидели по кустам. Послышался чей-то истошный крик. Потом выстрел. За ним ещё один и ещё. Затем ружейный залп. Штабс-капитан поставил табуретку и выглянул в окно.

— Господи, — пробормотал он.

— Что там? — осведомился Поляничко.

— Расстреляли несколько человек. Всё восставшие офицеры. Некоторых узнал: полковник Леплявкин, штабс-капитан Новиков, поручик Ерёменко, полковник Новроцкий, подпоручики Гельвиг и Говрилко, корнет Богословский и гимназист Руднев. Теперь трупы грузят на телегу, — негромко выговорил Керже и добавил упавшим голосом: — А потом придут и за мной.

Но штабс-капитан ошибся. О нём на время забыли.

Однажды утром неожиданно звякнул замок, отворилась дверь, и чей-то хриплый голос прокричал.

— Ардашев, на выход!

Все следующие дни после офицерского восстания в городе шли аресты, казни и, так называемые, контрибуции. Руководителей — братьев Ртищевых — красным удалось взять в плен под Татаркой. Их и ещё шестнадцать человек выдал Дербентскому полку, спешившему на помощь ставропольскому гарнизону, мельник. Все, кроме Ртищевых, были расстреляны на месте, а братьев, как главных заговорщиков, решили казнить показательно на Ярмарочной площади за Тифлисскими воротами.

Семья Ртищевых издавна принадлежала к старому купеческому роду и славилась не только богатством, но и меценатством. Павел Ртищев родился в Ставрополе. После окончания Тифлисского юнкерского училища служил в Симферополе. С первых дней войны отправился на фронт в качестве ротного командира. Был четырежды ранен. За храбрость получил офицерского Георгия. И в тридцать два года стал полковником. Его младший брат Пётр — поручик — три с половиной года провёл на передовых позициях и не раз рисковал жизнью. Когда начался развал армии, оба вернулись домой в солдатских шинелях. Вытерпеть издевательства большевиков над горожанами они не смогли и, получив благословение матери, подняли восстание. Их отец ушёл из жизни рано, но оставались жены, дети. Словом, до последнего времени это были счастливые, дружные семьи.