Сначала девочка отказывалась верить в предательство Селены, убеждая себя в том, что та поступила так в припадке безумия. В целом это было на нее похоже. Но ведь потом Селена тайно ночью вернулась домой, чтобы забрать свои вещи, написать электронные сообщения и стереть из телефона все номера! И еще прислала телеграмму и деньги. Это уже не походило на поступок сумасшедшей. Скорее всего, Селена сознательно избегала встреч с дочерью.

Анаид хотела бы возненавидеть Селену за трусость и ложь, с корнем вырвать из своего сердца воспоминания о ней, как удаляют из тела воспаленный аппендикс. Она мечтала оказаться с Селеной лицом к лицу и высказать матери все, что думает о ее эгоизме и вопиющей безответственности, в которой ее так часто обвиняла Деметра. Но при всем этом без Селены Анаид было очень плохо, какой бы эгоистичной, амбициозной, безответственной и безумной та ни была.

Все время своего вынужденного отдыха Анаид больше всего волновалась за свою голову, точнее, ее беспокоило, что в той творилось, так как разум Анаид стал напоминать не то взбудораженный рой пчел, не то взбесившуюся лесопилку.

От непрерывного гула в ушах у девочки раскалывалась голова. Однажды Анаид попыталась добраться до своей секретной пещеры, чтобы хоть там немного прийти в себя, но не смогла дойти до дубравы — развернулась и бегом вернулась домой. Ее ошеломила мучительная какофония лесных звуков, от которой гул в ее голове усилился до такой степени, что чуть не лишил ее рассудка.

Анаид, конечно, тосковала по Селене, но в те моменты, когда чувствовала себя особенно плохо, ей не хватало Карен. Девочке очень хотелось, чтобы Карен — врач и подруга ее матери — вернулась из Танзании. От Карен всегда пахло чем-то вкусным, и она приятно щекотала Анаид стетоскопом, от чего девочка мгновенно выздоравливала. В детстве Анаид свято верила в то, что стетоскоп Карен волшебный и достаточно им провести по груди или плечу, чтобы бронхит или воспаление легких тут же прошли.

Представив, что сказала бы ей сейчас Карен, Анаид стала размышлять, как лучше всего вести себя в сложившейся ситуации, и однажды бессонной ночью уловила еле слышный шепот.

Карен говорила ей: «Анаид, детка, не надо бороться с болью и шумом в ушах; они от твоего тела, а твое тело — это ты; не бойся его проявлений, будет больно — ничего страшного; дыши глубоко, прислушивайся к своим внутренним ощущениям, смирись с ними; пусть они станут частью тебя».

Совет оказался очень дельным. Анаид больше не чувствовала страшного напряжения во всем теле, а шум в голове стал проходить. Особенно перед сном.

Однако по утрам Анаид иногда казалось, что она бредит наяву — с широко открытыми глазами и отчаянно бьющимся сердцем. Стены ее спальни что-то бормотали, из-за оконных занавесок появлялась стройная фигура неизвестной дамы в воздушных одеяниях, а на ковре проступало изображение средневекового рыцаря в шлеме и латах.

Такими были видения Анаид. Они возникали в ее спальне каждую ночь в одном и том же месте. Рыцарь и дама были дерзкими и любопытными. Они, не смущаясь, разглядывали девочку, и той казалось, что они вот-вот заговорят. Со временем эти ночные видения даже стали ее забавлять.

Тем временем добрая тетушка Крисельда лишь создавала Анаид проблемы и всячески ей мешала. Девочка изложила тете симптомы своей странной болезни, и та тут же потащила ее к врачу, который не поставил диагноза и не решился прописывать Анаид лекарства. На что тетушка Крисельда страшно разозлилась, обозвав врача ветеринаром, и дала Анаид выпить какую-то мерзкую микстуру собственного приготовления, от которой девочку тут же вырвало.

Большую часть дня тетушка Крисельда куда-то звонила по телефону, а в промежутках сновала между библиотекой и спальней Селены. Больше всего Крисельду волновало сложное финансовое положение, в котором они с Анаид оказались.

Выяснилось, что после смерти Деметры Селена заложила дом и швыряла деньгами направо и налево. Она приобрела новый автомобиль, новую мебель, все время куда-то ездила и накупила себе множество дорогих безделушек.

Теперь на тетю Крисельду обрушились неоплаченные счета Селены и выплаты по ее кредитам. Издатель Селены Мелендр не проявил ни малейшего сострадания и категорически отказался что-либо выплачивать без подписи Селены на финансовых документах.

Анаид в ее четырнадцать лет подобные проблемы волновали не сильно. В тете Крисельде девочке нравились только ее ласковые теплые руки, способные успокоить ее даже в моменты глубокого отчаяния. Для решения же практических проблем Анаид старалась к помощи тети не прибегать. Она сама жарила себе омлеты и отбивные, сама стирала свою одежду. На самом деле не тетушка ухаживала за Анаид, а Анаид за ней.

Тетушка Крисельда напускала на себя недовольный вид, но за обе щеки уплетала обеды и ужины, приготовленные Анаид. К счастью, тетушка не капризничала и с одинаковым аппетитом поглощала макароны с яйцом и беконом, макароны с томатами и макароны с базиликом и сыром. Судя по всему, она была всеядна. Анаид утвердилась во мнении, что та ни в чем не походила на остальных взрослых и даже на свою покойную сестру и пропавшую племянницу. В роду Анаид все женщины были разными и, каждая на свой манер, диковинными.

По какой-то неведомой причине — благодаря ли исцеляющему воздействию макарон, вынужденному отдыху или расстроенным нервам, — через пятнадцать дней после исчезновения Селены и на тринадцатый день после прибытия тети Крисельды Анаид заметила, что одежда стала ей мала. Молнии на брюках и пуговицы на блузках категорически отказывались застегиваться, и, к своему величайшему изумлению, девочка поняла, что нуждается в лифчике.

Анаид не могла поверить своему счастью — у нее наконец стала расти грудь! Как обидно, что рядом нет Селены, чтобы отпраздновать с ней это эпохальное событие!

Девочка решила не рассказывать об этом тете Крисельде, далекой от подростковых проблем и не способной держать язык за зубами. Тетушка только тут же бы раструбила на весь Урт, что племяннице нужен лифчик, а потом обязательно заявила бы, что ничего не понимает в девичьем белье. Поэтому Анаид решила купить лифчик сама.

Однажды вечером, когда уже смеркалось и шум в ее голове поутих, девочка взяла деньги из конверта, лежавшего в ящике стола, и отправилась в магазин, искренне надеясь, что не застанет там Эдуарда. Анаид не сомневалась, что умрет от стыда, если Эдуард окажется за прилавком и ей придется просить его продать ей лифчик.

Анаид с Эдуардом вместе играли в оркестре Урта — она на аккордеоне, он на тромбоне. Эдуард не замечал Анаид и наверняка не подозревал о ее существовании, хотя девочка постоянно натыкалась на него взглядом. Эдуард сидел слева от нее, и ей хорошо было видно, как блестит от пота его смуглый лоб и как надувается вена на шее, когда он дует в тромбон.

Эдуард был уже совсем взрослым. Он качал мышцы в спортзале, у него была девушка, и вообще, он катался как сыр в масле. По крайней мере, так утверждали другие девочки, завидовавшие Анаид.