Хищения, мелкие кражи, недостачи, что-нибудь из этого перечня на вашем производстве…

— Ну что вы, как можно, — оборвал Корнеева Иннокентий Самуилович, и на его лбу предательски выступили крупные капельки пота. — Наше предприятие на хорошем счету, является неоднократным победителем социалистических соревнований, лауреатом различных профессиональных конкурсов, о чем свидетельствуют многочисленные грамоты…

— Жаль, что мы так и не услышали начальника автотранспортного цеха, — пробубнил в ответ инспектор, глядя на аккуратно развешенные дипломы по всей стене кабинета.

— Что вы сказали? — не понял вспотевший директор, по-прежнему удерживающий в руке початую бутылку заморского виски.

— Нет, ничего, это к делу не относится, — парировал Корнеев, — одно другое не исключает. Крупные хищения, неучтенная продукция…

— Ну что вы, впрочем, вы могли бы сделать официальный запрос, мы все проверим и пришлем ответ. На бланке, как положено, чтоб вопросов более не возникало…

— Так уже присылали. И даже ответ за вашей подписью получили.

— И какой был мой ответ?

— Нигде ничего не пропало.

— А что я вам говорил. Наше предприятие на отличном счету.

— Сразу видно, заливает! — шепнул в коридоре Корнееву Бусько, — в смысле не пьет, а врет.

— Рано или поздно узнаем. Но сейчас не об этом. Я полагаю, что наш соловей поет еще слаще.

Вернувшись в Ленинское районное отделение внутренних дел, Корнеев решил во что бы то ни стало уцепиться за последнюю соломинку.

— Сергей, принеси-ка из камеры хранения личные вещи Соловьева.

— С какой стати? Мы что-то упустили?

— А вдруг?

И правда, среди дорогих часов и запонок в пакете лежала маленькая, величиной чуть больше спичечного коробка, серая записная книжечка.

— Какого Лешего? Почему блокнот на глаза мне не попался при задержании Соловьева?

— При осмотре бардачка автомобиля оперативники обнаружили. В самом низу…

— Почему я узнаю об этом только сейчас? Бусько, за такой косяк придется ответить!

— Слушаюсь… — глаза милиционера потухли. — Как ответить?

— Садись и обзванивай всех указанных в книжке абонентов!

— По алфавиту? Прямо всех?

— Как угодно, лишь бы найти зацепку! Время, Бусько, время!

— Вы мне хотели жизнь испортить, спасибо, справился сам, — поникший Бусько послушно повернулся к полуразбитому и на скорую руку заклеенному пластырем серому телефонному аппарату, поднял трубку и с мученическим видом набрал на крутящемся диске первый по алфавиту номер.

— Инспектор Бусько беспокоит из Ленинского отделения внутренних дел. — В голосе милиционера отчетливо угадывалось море нахлынувшей печали от ненавистной рутинной работы, однако делать нечего, приказ начальства полагалось исполнять. — Вам товарищ Александр Соловьев знаком? — судя по всему, на том конце провода ответили утвердительно, и Бусько закашлялся от напряжения в пересохшем горле. — Давно? Хм… Понятно… Спасибо, — инспектор положил трубку, почесал затылок, бросил взгляд на стрелку часов, предательски застывшую на цифре пять, и вновь заглянул в записную книжку задержанного спортсмена.

Несколько часов непрерывного обзвона номеров, нацарапанных в записной книжке корявым почерком боксера, понадобилось Бусько, чтобы установить один непреложный факт: большинство указанных телефонов принадлежали исключительно тем родителям, чьи дети занимались боксом в известном спортивном обществе, и тренировал их до недавнего времени не кто иной, как Александр Соловьев.

Тем временем капитан Корнеев отправился в вышеупомянутое спортивное общество, где, походив по пустым тренировочным залам, встретился с его бессменным руководителем.

Маленький лысый человечек с суетливыми глазками при виде бордовой корочки служебного удостоверения сотрудника ОБХСС ойкнул, с ужасом провалился в кресло, так что едва ли своим подбородком доставал до края письменного стола, затем замер. Было видно, что на его лысине, как на полянке, в ужасе зашевелились ниточки извилин.

— Чем обязан? — необычайно высоким голосом пропищал испуганный директор с шарообразным животиком. И было непонятно: то ли писклявым голос его стал от гнетущего страха, то ли от естественной, точнее, аномальной природы.

— У вас некоторое время работал товарищ Соловьев Александр, тренер по боксу.

— О, да… Был такой. Так он давно…

— Да, уволен. Знаю. А по какой причине?

— По собственному изъявленному им желанию. А в чем, собственно, дело? Что он натворил? — при слове «натворил» голос спортивного функционера окреп и повысился до невиданных высот, напоминая то ли женский крик, то ли лай маленькой собачки.

— Что вы можете о нем сказать? — в многолетнем приобретенном искусстве проводить дознание капитан привык к вопросительным ответам на поставленный вопрос, именно поэтому пропустил последнюю тираду функционера мимо ушей и по-хозяйски устроился на пузатом кресле у стола.

— В каком смысле?

— Как о работнике. Как бы вы его охарактеризовали? — настаивал Корнеев.

— Ничего особенного, — продолжал заикаться директор. — Ребятишки его любили… Всегда вежливый, терпеливый. Но принципиальный.

— В чем это выражалось?

— Уж не знаю, стоит ли вспоминать, — пропищал испуганный коротышка.

— Не томите, уважаемый! — Корнеев хлопнул по столу, и от неожиданности круглый малый подскочил выше края стола.

— Один человек из райкома партии, — директор многозначительно указал пальцем вверх и перешел на шепот — первый секретарь, привел то ли сына, то ли племянника, не помню… И что-то в его поведении не понравилось Соловьеву, говорит: «Не буду его тренировать и баста!» И главное, причин не называл. Я спрашиваю: нет физических данных, а он мне: «По чем я знаю! Не в этом дело! Пусть другие тренируют!»

— И что вы сделали? Заставили?

— Какое там!

— С самим секретарем пришлось разбираться. А тот тоже… «Мне Соловьева рекомендовали, как лучшего специалиста… Мастера спорта…»

— Что было дальше?

— Посоветовал самому поговорить с тренером.

— Поговорил?

— Да, не помогло… Скорее, наоборот.

— Это как?

— Тот как узнал, что ребенок сын или племяш первого секретаря райкома, наотрез отказался и уволился по собственному желанию.

— А парень, по-вашему, способный был или так, не очень?

— Рыхлый и пухлый. Ничего особенного, не лучше, но и не хуже других. Знаете, родители сейчас детей перекармливают постоянно. Не поймешь сразу, будет из него толк или нет. А через месяц тренировок, глядишь, когда жирок сойдет…

— Понятно. Еще один вопрос. На соревнования Соловьев возил своих подопечных?

— Конечно. Как же без них.

— На международные тоже?

— Редко, но все же и такое бывало. В зависимости от показанных результатов, иногда нам министерство выделяет средства.

— Сам как играющий тренер себя показывал?

— Ну что вы… Это же дети… Как взрослому с ними… Разве что на тренировках…

— А могло быть такое, что Соловьев выступал за деньги?

— Что вы такое говорите! У нас же спорт любительский, а не профессиональный! — взвизгнул коротышка, и на лысой полянке вспучились три извилины.

— И то правда… Спасибо!

— Все? Больше вопросов нет? — директор, сидя на стуле, облегченно обмяк, твердо усвоив, что серьезных претензий к нему со стороны правоохранительных органов не имеется, и потянулся к графину с водой.

Ночь