работы с рукоятью в виде парящего орла, и в груди кольнуло так, что осужденный за совершенное не им разбойное нападение еле-еле сдержал накатившие горестные слезы.

— Забудем… Скоро пойдешь по УДО, месяц у тебя есть перекантоваться. Но защитников у тебя здесь больше нет. Запомни это! Да, и игр у нас с тобой больше не будет.

Месяц пролетел удивительно быстро. Федор старался заглушить боль потери наставника чтением любимых научно-популярных журналов. Это давало некоторую уверенность, что заключение по-прежнему можно считать своеобразным санаторием. Рука понемногу заживала. Парень научился справляться левой, иногда помогая согнутой в локте и подвязанной платком правой резать хлеб в столовой или удержать тарелку с лагерной баландой. Странное дело, но соседи по бараку не сильно докучали Федору, то ли в память об ушедшем авторитете, то ли из уважения к показанным им результатам в боксерских боях. И только одно оставалось неизменным в отряде: висевшая на прежнем месте нелепая груша, которую смастерил для тренировок Гришки учитель.

И вскоре пахнувший свободой день настал. Гриша Федоров входил в новую, совершенно незнакомую жизнь, окрепший, умудренный лагерным опытом, жаждущий безусловного отмщения.

День знаний

Известно, что термин «застой» появился после политического доклада Михаила Сергеевича Горбачева, в котором Генеральный секретарь ЦК КПСС отметил, что «в жизни общества начали проступать застойные явления». Доклад этот был озвучен в феврале 1986 года, именно тогда миллионы советских граждан с удивлением узнали, что почти 20 лет жили в эпоху застоя, а не развитого социализма, как принято было считать раньше.

Так вот. В 1981 году, одном из самых застойных, советские люди четко осознавали, что живут и работают в супердержаве, богатой и процветающей стране. Это чувство, как ни парадоксально, позволяло гражданам государственную собственность считать народной, то есть своей, и при каждом удобном случае присваивать. Хищения государственного имущества приобрели в эпоху застоя настолько массовый характер, что борьба с «несунами» превратилась в детективную игру: отгадай, где спрятал. Справедливости ради надо признать, что и государство постаралось в развитии этого небывалого прежде широкомасштабного застойного движения, ибо вплоть до осени 1981-го пол-литровая бутылка водки стоила в магазине 3 рубля 62 копейки, а День знаний 1 сентября был грандиозно отмечен не только торжественной школьной линейкой подрастающего поколения, но и возросшей ценой на сорокаградусную аж до пяти с половиной советских рублей. Разумеется, такой резкий скачок привел к новому всплеску хищений. Вездесущие «несуны», как правило, продавали огненную воду на 50 копеек дешевле или по той же цене. Но покупатель при этом всегда был рад, приобретая все-таки заводское производство, а не опасный «самопал».

Понятное дело, сотрудники отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности (сокращенно ОБХСС) капитан Корнеев и инспектор Бусько прибыли на проходную ликеро-водочного завода не подышать спиртосодержащими испарениями. Через проходную под конец рабочей смены двигался или проползал нескончаемый поток работников. По-хорошему, тщательно проверять, то есть обыскивать, следовало бы каждого. Но в этом случае проверка грозила затянуться до утра. Вот троица с песней про камыш нетвердой походкой весело прохромала рядом, усердно поддерживая не стоящего на ногах товарища посередине. Мгновенье спустя, заметив служителей порядка, тощий синюшный субъект перед самой проходной достал из-за пазухи емкость, за несколько мгновений осушил ее и с гордо поднятой башкой продефилировал мимо.

— Смею предположить, что дети этого работяги, чтобы нарисовать папу, из всех цветов выбирают только синий, — с тоской заметил инспектор Бусько.

— Я думаю, у детей этого работяги карандашей вовсе нет, — парировал капитан Корнеев и тут же наметанным взглядом выхватил из толпы подозрительное лицо, проверил и изъял из потайных карманов мятого пиджака две бутылки без этикеток.

Минуту спустя инспектора Бусько привлекла крупная крашеная блондинка в модном высоком шиньоне.

— Секундочку, женщина, вы позволите вам поправить прическу? — предвкушая удовольствие от разоблачения, инспектор метко вцепился в высокий кокон и обнажил часть прозрачной полиэтиленовой внутренности модного строения. За пакетом, искусно спрятанном в шиньоне, проступила едва заметная черная шпилька.

— А че не так? — громогласно парировала тетка, напирая внушительной грудью на Бусько.

— Шиньон ваш слегка прохудился, — инспектор, недолго думая, ловко дотронулся до обнаруженной шпильки и проткнул полиэтиленовый пакет.

— Ой… — женщина схватилась за модную не по годам прическу, но было поздно. Прозрачная струя стремительно потекла по разукрашенному лицу и, достигнув ресниц, тут же превратилась в черную бороздку.

— Возьмите, женщина, утрите слезы! — подоспел с носовым платком Корнеев к изумленной работнице ликеро-водочного завода с размазанной тушью. — То-то я гляжу, слезы-то у вас горькие! Сорокаградусные! — пожалел капитан даму, больше похожую теперь на плакучую иву, и повернулся к помощнику. — Ладно, Бусько, на рознице много не накапаешь, нам с тобой нужен опт… Пора выдвигаться к машинам.

Во внутреннем дворике водители-экспедиторы на больших машинах по очереди отмечали на проходной путевые листы. Нетрудно догадаться, что в каждом втором грузовике сотрудники ОБХСС обнаружили тайники с неучтенными емкостями только что изготовленной высокоградусной продукции.

— Тут что? Посмотрим… — инспектор открыл обшивку, заштопанную грубыми нитками, и в спрятанном баке насчитал аж 20 лишних бутылок спиртосодержащего напитка.

— Капитан, на этом заводике круглосуточно надо дежурить…

— Да, но к нашему спортсмену эти несуны вряд ли относятся. Вот что я тебе скажу, Бусько, если мы сегодня не отыщем хоть какую-нибудь зацепку, нашего соловья придется отпустить на волю.

Не прошло и десяти минут, как к сотрудникам отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности подошел молодой человек в темных солнцезащитных импортных очках и ослепительном костюме из ателье индпошива, который, представившись заместителем директора ликеро-водочного завода, настойчиво посоветовал внять мольбам и посетить директора.

В кабинете над головой у главного человека предприятия Иннокентия Самуиловича висел портрет Леонида Ильича с густыми темными бровями, пухлыми губами и строгим взглядом, будто бы вопрошающим: пить или не пить, вот в чем вопрос!

— Коньяк, виски или, быть может, желаете продегустировать продукцию нашего предприятия? — большой хозяин кабинета в мешковатом костюме от местного предприятия легкой промышленности открыл секретный сейф за стеклянной стенкой, и перед взором гостей предстали не обычные серые картонные папки с секретными документами, а скатерть-самобранка из дорогих заморских напитков.

При слове «виски» глаза Бусько, привыкшего к дедовскому самогону, таинственно заблестели, предвкушая наконец отведать знаменитый импортный продукт, о котором прожужжали все уши друзья и прочие знакомые советские граждане, однако трезвые мысли капитана, всегда стремящегося отыскать иголку в стогу сена, заставили отбросить вожделенные мечты на неопределенное время.

— Не беспокойтесь, мы на службе, — прервал благородные мысли коллеги Корнеев. — Расследуя дело, суть которого я пока озвучить не могу, мы прибыли с инспекцией.