* * *

1

Я не из тех женщин, которые живут затаенной обидой, зацикливаются на размолвках или ломают голову над мотивами чужих поступков; равным образом я не страдаю патологической потребностью непременно, любой ценой оставить за собой последнее слово. Но из любого правила есть исключения. Я не стану сидеть сложа руки, когда человека откровенно используют, в том числе если эксплуатируют меня, и приложу все усилия, чтобы справедливость восторжествовала. Неудивительно, что события, развернувшиеся в этом месяце, не оставили мне выбора, иначе как предпринять срочные и решительные меры.

О кончине матери мне сообщил мой брат Эдвард. Было всего полшестого утра, но я уже не спала, а стояла, нагнувшись, над унитазом, соображая, вызвать ли у себя рвоту или перетерпеть тошноту. Рвота утишит дурноту на несколько минут, но вскоре тошнота вернется, поэтому, проведя в уме анализ затрат и результатов, я сочла терпение лучшим выходом. Пока я рассматривала в зеркале свое несколько позеленевшее лицо, в кухне зазвонил телефон. Домой мне звонят так мало людей, что я сразу поняла – что-то стряслось, причем с моей матерью. Но оказалось, что срочности уже никакой нет: у моего брата не было никаких причин звонить в столь ранний час, кроме как застать меня врасплох.

– Сьюз, это я, Эд! У меня новость, и не сказать, что хорошая. Ты лучше присядь.

– Что случилось?

– Я не знаю, как это сказать, Сьюз. Боюсь, что…

– Эдвард, возьми себя в руки. Она в больнице?

– Сьюз, ее больше нет. Ночью она скончалась. Я вернулся часа в два – заходил к приятелю на пиво, а у нее в комнате горит свет. Ну, я постучал и сунул голову за дверь. Я сразу все понял, едва увидел ее обмякшую… Семейный врач уже был. Сказал, обширный инсульт. У меня в голове не укладывается…

Я справилась с поднявшейся к горлу тошнотой и присела за кухонный стол, зачем-то сметая ладонью крошки от тоста в маленькую горку.

– Сьюз! Сьюз?

– Ей было семьдесят восемь, – ответила я наконец. – Она уже пережила два инсульта. Такой исход нельзя назвать совсем неожиданным. – Я поколебалась, зная – надо сказать что-нибудь сочувственное, но никакого сочувствия в душе не возникало, когда речь заходила о моем братце. – Конечно, неприятно, должно быть, наткнуться на нее вот так… Но мне сейчас некогда разговаривать, пора собираться на работу. Я перезвоню. И еще, Эдвард…

– Что, Сьюз?

– Будь любезен, не называй меня Сьюз.

Я не ожидала, что полностью осиротею в сорок пять лет – возраст, когда у большинства людей еще живы оба родителя, однако отцу и матери было уже за тридцать, когда я родилась, плюс известная слабость отца свела его в могилу раньше времени. В последние годы я довольно редко виделась с матерью: я государственная служащая и работаю в отделе реализации проектов (в мои обязанности входит анализ больших объемов комплексных данных и составление подробных отчетов о функциональных характеристиках проекта) и уже заметила, что когда не сражаюсь с большими числами и мелким шрифтом по многу часов кряду, вынужденный простой меня тяготит. Другой причиной редкости моих визитов стало то, что Эдвард снова поселился у матери, а он и я, как бы это приличнее выразиться, не разделяем взглядов на жизнь, а если говорить точнее, всячески избегаем друг друга. Брат младше меня всего на два года, но по эмоциональному и психологическому развитию он отстал лет на тридцать, застряв в амплуа вечного недоросля, и не оттого, что страдает каким-то диагностированным умственным расстройством, – просто он избалован и привык потакать своим слабостям. Пока я упорно трудилась, строя надежную карьеру и стабильную жизнь, Эдвард мыкался между бесполезными должностями, ничего не значащими отношениями и паршивыми квартирками. Неудивительно, что на пятом десятке он приполз к мамочке под крылышко.

Когда тебе сообщают о смерти близкого родственника, это шок, пусть даже родственник возрастной и давно болел. Я почувствовала, что мне необходимо посидеть несколько минут и собраться с мыслями. Однако я находилась в Лондоне, а тело моей матери пребывало в Бирмингеме, то есть практически я мало чем могла помочь, поэтому в итоге решила идти на работу и вести себя как обычно – насколько позволит изматывающая тошнота. В офисе я не стану никому говорить о смерти моей матери: не хочу даже представлять оргию бесполезной суеты, аханий, холодных объятий и выражений сочувствия по поводу ухода той, с кем мои сотрудники не были знакомы и о существовании которой даже не подозревали. Не выношу подобных излияний.

Поднявшись из метро, я едва не задохнулась от жары, в которой уже плавился свежий гудрон перед выходом. Шум и выхлопные газы сбивавшихся в пробку автомобилей казались необычайно громкими и едкими, а беспощадное солнце буквально выедало сетчатку. Оказавшись в относительном уединении моего письменного стола, поставленного в самом дальнем углу большого зала, я включила вентилятор и направила себе на лицо. Отдышавшись, я, как каждое утро, внимательно осмотрела кактусы, выставленные вдоль внешнего края столешницы. Убедившись в отсутствии пятен гнили и признаков пересыхания или пожухлости, я мягкой кисточкой смахнула с кактусов пыль, проверила степень увлажненности почвы и немного повернула горшочки, обеспечивая одинаковое воздействие дневного света со всех сторон. Покончив с этим, я открыла папку с бумагами в надежде, что борьба с особо заковыристым отчетом, который необходимо представить начальнику отдела в конце следующей недели, поможет вытеснить из головы утренние события. Пусть эта должность не самая интересная для человека с дипломом юриста, но мне она подходит. Большинство студентов с моего курса пошли в поверенные или судебные адвокаты, но я обнаружила в себе тягу к надежности карьеры государственного служащего: стабильная, пусть и скуповатая ставка, сносная пенсионная схема и тот факт, что мне не придется терпеть причуды старших партнеров какой-нибудь юридической фирмы или судебной коллегии. Пусть в офисе мне не пригодится моя квалификация и я лишаюсь профессионального опыта, который накопила бы, работай я по специальности, мои обширные познания в области законодательства и механизмов бюрократического аппарата оказываются незаменимыми всякий раз, когда нужно подать официальную жалобу. Не будь у меня коллег, офисное прозябание было бы терпимым, однако сегодня у меня скопился целый каталог досадных помех и поводов для неудовольствий, с которыми приходилось справляться. Например, уже в пол-одиннадцатого до моего стола донеслись запахи вчерашних обедов из китайской забегаловки, которые наши наиболее грузные сотрудницы любят разогревать в микроволновке на нашей крохотной кухне и наедаться с утра пораньше. К горлу подступила желчь. Нужно выпить чего-нибудь холодного, и побольше, иначе придется срочно бежать в туалет. Я пошла к кулеру, где судьба уготовила мне отнюдь не приятную встречу с Томом, не в меру энергичным новым помощником по административной части, в буйной бороде которого застряли крошки от съеденного багета.