Как того требовали правила хорошего тона, вскоре после званого обеда я послала Игэнам короткое письмо с выражением сдержанной благодарности. Ответом было приглашение от Родрика.

«В субботу мы целый день посвятим охоте, — писал он, — а вечером с трофеями соберемся в гостинице в Куллин Комбе. Будут танцы и фуршет. Пожалуйста, приходите!»

Мистер Веннер был в восторге.

— Познакомитесь с нашими молодыми людьми — все, как на подбор, красавцы, и девушки такие скромные и обаятельные. Мы с женой тоже пошли бы потанцевать, ха-ха, да кому там нужны старые перечницы, вроде нас? Отвезет вас Мэйкинс, а Родрик доставит домой. Насчет этого не волнуйтесь.

Говорил он с воодушевлением, но глаза оставались при этом совершенно безучастными.

Я была рада неожиданному приглашению. Предстоял субботний вечер без этих скучных Веннеров, вдали от мрачного Лонг Барроу. В последнее время мне остро не хватало шумной лондонской компании, бесконечных, часто за полночь, дискуссий обо всем на свете, прогулок по Кенсингтон-гарден и — даже смешно сказать — двухэтажных автобусов.

Из Лондона я сбежала совершенно добровольно, меня действительно раздражала его суета. Но время и расстояние постепенно придавали родному городу особое, незнакомое мне прежде очарование.

Единственным человеком, с которым я могла здесь поговорить обо всем, был Тарквин. Несмотря на свой возраст, он рассуждал о многих вещах совершенно так же, как я. Но со дня последнего разговора о Гварнери и моего резкого ответа между нами словно образовалась невидимая невооруженным глазом трещинка отчуждения. Тарквин по-прежнему был крайне учтив, предупредителен, но от былого восторженного интереса не осталось и следа. Он продолжал расспрашивать о секретах старинных мастеров, словно в завуалированной форме, но при этом с не меньшей настойчивостью напоминая о своей просьбе.

Я отвечала так же ровно и спокойно, но была слегка озабочена происходящей на глазах переменой в настроении мальчика. Чем сильнее обида, тем бессмысленнее становятся все мои усилия. Не будет полного взаимопонимания — не будет и успеха.

В субботу я дольше обычного провела перед зеркалом, тщательно подбирая косметику. Из шкафа было извлечено на свет божий облегающее черное платье: раньше я его очень любила, однако не надевала уже по меньшей мере год. Теперь повод, наконец, представился, и это было так здорово! Как будут одеты остальные, я не имела ни малейшего понятия, но надеялась, что по крайней мере лицом в грязь не ударю даже в столь избранном обществе.

Хозяева поспешили заверить меня, что выгляжу я прекрасно, но, пожалуй, самой приятной неожиданностью стала реакция Мэйкинса: даже его обычно туповатая физиономия сейчас выражала нескрываемое одобрение.

Гостиница в Куллин Комбе оказалась невзрачным серым особняком с вполне современными стеклянными дверями. Стоянка перед ней была забита до отказа: здесь можно было встретить все, что побольше ручной тележки, но меньше автобуса.

Внутри царили невероятный шум и толчея. Большой зал гудел, как разбуженный улей. Без надоевших оленьих голов не обошлось и здесь. Стеклянные глаза несчастных животных, похоже, протерли накануне, и теперь они печально взирали на веселившуюся изо всех сил молодежь.

Присмотревшись, я поняла: все опасения относительно платья были совершенно напрасны. Даже холщовое рубище здесь никто не счел бы предосудительным. Половина присутствующих не стала утруждать себя переодеванием после охоты и щеголяла в костюмах для верховой езды, многие молодые люди были в повседневных твидовых пиджаках. У девушек вообще наблюдалась полная демократия: можно было встретить и спортивные брюки, и длинное вечернее платье в блестках.

Родрик Игэн, стоявший у противоположной стены, сразу же заметил меня и начал, активно работая локтями, пробиваться в сторону дверей. Рассечь толпу плавной поступью ледокола бедняге не удалось: его то и дело хватали за рукав, хлопали по плечу, выкрикивали приветствия. Трудно было отыскать человека, с которым он не обменялся бы по пути хотя бы парой слов.

Мое появление тоже не осталось незамеченным. Элегантная незнакомка, южанка, вид более чем независимый. Только вот слово «музыкантша» не было написано у меня на лбу крупными буквами, а жаль: сценические пристрастия этих людей, судя по всему, колебались где-то между поп-группами и духовыми оркестрами.

Игэн сиял самодовольной улыбкой. «Интересно, много ли дичи он подстрелил на охоте? — подумалось мне невольно. — Должно быть, гордится своими трофеями».

Наконец моему незадачливому обожателю удалось вынырнуть где-то сбоку, пожать мне руку и даже проводить к почетному месту у стойки бара. Сидящие вокруг молодые люди громко обсуждали свои охотничьи подвиги и достоинства борзых.

Я усмехнулась про себя, представив на минуту, как сэкономили бы время, потраченное на формальную процедуру знакомства с собеседниками, таблички с именами на их лацканах. На них стоило бы напечатать не «Вас обслуживает…», как у кассиров в банках, а «Вам перемывает косточки…» Гм, неплохая идея? По крайней мере лаконично и честно.

Да, дух бесстыдной сплетни царил здесь, сгущаясь с каждой минутой и становясь почти ощутимым, как сигаретный дым. Не отвлеченные темы, вроде искусства или политики, а личная жизнь соседа — вот что более всего на свете приковывало внимание этой разряженной толпы. Молодые люди взирали на меня со жгучим любопытством, дамы — с плохо скрываемой настороженностью, заранее видя во мне опасную соперницу.

Как только представилась возможность, я во всеуслышание заявила, что не имею ни малейшего представления ни об охоте, ни о рыбной ловле, ни вообще о животном мире Западной Англии. Мне стали поспешно разъяснять на примере висящих на стенах оленьих голов, в какую именно точку должна попасть пуля при метком выстреле. Это меня несколько позабавило. Нет, эти люди определенно не так уж плохи, даже чем-то привлекательны. Недостаток интеллекта с лихвой искупался живостью и простодушием, свойственным провинциалам.

Продолжая болтать, мы гурьбой двинулись в соседний зал, где находился шведский стол. И тут я увидела Лэмберта Эшфорта.

Отвратительный льстец, лицемер, от одного вида которого меня всегда передергивало, он подвизался в лондонских околомузыкальных кругах. Никто не любил его за пристрастие к сплетням и интригам, распространять которые ему помогали обширный круг знакомств и отличная память.

Ухмыльнувшись, он помахал рукой, мне ничего не оставалось, как ответить кивком. Игэн заметил мое движение.

— Знакомый?

— Так… Пару раз встречались в Лондоне, даже не помню, в какой компании. Вы хорошо его знаете?

— Только по имени. Думаю, он здесь у кого-то гостит. Мерзкий тип, правда?

Эшфорт так и не подошел к нам ближе, но его косые взгляды скоро начали действовать мне на нервы. Ни минуты не оставаясь на месте, он перемещался от одной группы к другой с застывшей на лице сладкой улыбочкой, после чего многие головы поворачивались в мою сторону. Можно было только догадываться, какие жареные истории он выкладывал разинувшим рты слушателям.