Продажи начали расти. В 1955 году Hueblein за 25 тысяч долларов выкупили у вдовы Владимира Смирнова права на производство и продажу Smirnoff по всему миру. В 1964-м водка производит контрольный выстрел в голову потребителя: Шон Коннери в образе Джеймса Бонда в фильме «Голдфингер» произносит легендарную фразу: «Водку и мартини, смешать, но не взбалтывать». Водкой для агента 007, естественно, была Smirnoff. Никому не интересный «белый виски из России» становится самым продаваемым крепким алкоголем на крупнейшем рынке — в США, продажи Smirnoff измеряются десятками миллионов коробок.

К моменту распада СССР стоимость бренда Smirnoff, за который Джон Мартин отказывался платить 14 тысяч долларов, оценивалась в 1,4 миллиарда долларов. И тут на сцену вновь выходят многочисленные потомки московского купца Петра Смирнова.

Рецепты из шкатулки

Борис Смирнов — праправнук основателя водочной компании Петра Смирнова — в интервью любил рассказывать историю возрождения семейного бизнеса. По его словам, в 1981 году он приехал навестить свою прабабку Татьяну Андриановну. Старушка была вдовой младшего сына Петра Смирнова Алексея, умершего еще в 1922 году в возрасте 33 лет. Как вы помните, младший из братьев Смирновых никогда не занимался семейным бизнесом: сначала был слишком маленьким, а потом его долю в бизнесе выкупил старший брат. Однако, по словам Бориса Смирнова, именно у вдовы Алексея Смирнова оказались главные семейные реликвии — 287 рецептов изготовления крепких напитков, разработанных самим основателем династии. Эти рецепты она решила передать любимому правнуку. «Еще пригодятся», — сказала она в напутствие.

Каким образом могут пригодиться древние водочные рецепты, юный Борис Смирнов не знал и положил их в дальний ящик. Ему тогда было 23 года. После армии статного студента Плешки приметили кураторы из КГБ, и вскоре Борис поступил на ответственную работу — в знаменитое 9-е управление КГБ, которое занималось охраной высшего партийного руководства. По словам Бориса, его подопечными были глава советского правительства Алексей Косыгин и молодой, перспективный член Политбюро Михаил Горбачев. А о прабабкиных рецептах Борис Смирнов вспомнил только в 1990-м, когда с антиалкогольной кампанией Горбачева было покончено и в стране начали создаваться кооперативы и малые предприятия. С КГБ к тому времени его уже ничего не связывало: из «конторы» он комиссовался в 1984 году «по состоянию здоровья». «Тяжелая работа была, организм не выдержал», — вспоминал он в одном из интервью.

Впрочем, версию Бориса про завещание прабабки подвергали сомнению его многочисленные родственники. В постперестроечной Москве образовался целый клуб, составленный из потомков Смирновых, в котором задавали тон три женщины. Во-первых, Кира Смирнова и ее сестра Галина — внучки того самого Владимира Смирнова, продавшего семейный бренд американцам. А также Ирина Абрикосова — правнучка основателя династии по линии одной из его дочерей Глафиры, отношения к водочному бизнесу не имевшей.

По версии остального клана Смирновых, вплоть до судьбоносного 1990 года молодой гэбист Борис даже не подозревал о своих купеческих корнях, В 1960-х годах историей своего рода заинтересовался один из внуков Петра Смирнова. Он начал собирать материалы о бизнесе деда по советским архивам и библиотекам, а параллельно искал сведения о родственниках, раскиданных по стране после революции и Великой Отечественной войны.

Когда началась перестройка, на телевидении вышел сюжет о потомках Петра Смирнова, и поиск родственников ускорился. На одно из таких фамильных собраний пришел очередной Смирнов — Алексей — вместе со своим сыном Борисом. Борис в то время работал в кооперативе, что называется, широкого профиля — торговал томатной пастой и компьютерами. Он этого и не стеснялся. «Мы умудрились продать в Израиль три миллиона списанных противогазов по три доллара за штуку», — цитировал позже его слова журнал Forbes.

Смирновы новых родственников признали и разрешили Борису снять копии с архивных документов, в том числе с рецептов старинных смирновских напитков. Но дальше пути Смирновых разошлись. Большая часть обнаруженных наследников не планировала производить свою собственную водку. Они организовали благотворительный фонд памяти Петра Арсеньевича Смирнова и известили о его существовании американцев из Hueblein. Те намек поняли правильно, рассудив, что связываться в российском суде с оравой наследников будет накладно. Hueblein стала главным жертвователем смирновского фонда, а Смирновы признали право американцев на выпуск семейной водки.

Но Борис Смирнов хотел большего. В 1991 году он вместе с отцом зарегистрировал малое предприятие (МП) «П. А. Смирнов и потомки в Москве». В 1992 году по заказу предприятия выпускается небольшая партия — буквально три ящика — водки «Смирнов, Столовое вино № 21» с дореволюционным дизайном этикетки. Hueblein тут же подал на Бориса Смирнова в суд, заручившись поддержкой родственников из спонсируемого им фонда. Однако суд в Крымске Краснодарского края (там находился завод, где была разлита водка) отказал американцам.

Это было первое из бесчисленного количества судебных дел между претендентами на исторический бренд. Окрыленный победой в России Борис Смирнов подал иск в американский суд, оспаривая права Hueblein на использование родовой фамилии при производстве водки — ведь Владимир Смирнов, передавший права Кунетту в 1933 году во Франции, формально не имел на это права, так как вышел из семейного бизнеса в 1904-м, получив за это денежную компенсацию. Но американский суд подобные аргументы не убедили.

Хищники из «Альфы»

В 1993 году малое предприятие было реорганизовано в товарищество, а в составе акционеров отца Бориса, Алексея Смирнова, сменил другой Смирнов — Андрей. «Отец привел его, сказал, что он наш родственник и его надо взять в дело», — вспоминал Борис Смирнов. Андрей, занявший в компании должность гендиректора, был человеком полезным. Он являлся основателем первой в Советском Союзе частной архитектурной мастерской СиАС, которая имела хорошие связи в столичной мэрии и работала на муниципальных заказах. Связи оказались далеко не лишними: 1 апреля 1993 года Юрий Лужков подписал договор, согласно которому братья получали в аренду на 25 лет свое родовое гнездо — историческое здание на Пятницкой.

Отбившись от американцев, Смирновы начали завоевывать рынок. Договорившись о розливе водки на подмосковном заводе ОСТ в Черноголовке, они к 1997 году вывели «Смирновъ» в число самых продаваемых водок в России. Продажи доходили до пяти миллионов бутылок в месяц, что соответствовало 4 % российского рынка. К слову, Hueblein сумел зарегистрировать в Роспатенте бренд Smirnoff и начал выпускать под ним собственную водку на питерском заводе «Ливиз», однако продажи «импортного» Smirnoff не шли ни в какое сравнение с водкой Бориса и Андрея Смирновых.

Казалось, еще чуть-чуть — и Смирновы вернут себе место на водочном олимпе, которое когда-то принадлежало их прапрадеду. Однако выше им забраться было не суждено. В 1997 году Борис отстраняет Андрея от руководства компанией. «Ему надо было на работу ходить, а не водку пить и зарплату получать», — объяснил свое решение прессе Борис Смирнов. Что случилось между родственниками на самом деле — неясно. «Они были очень разными, — вспоминает топ-менеджер крупной алкогольной компании, хорошо знакомый с героями этой истории[8]. — Борис всегда был фанатиком, прибыль от водки пускал на музей Смирновых, какие-то книги дорогие об истории семьи издавал, скупал всякую антикварщину. А Андрей, возможно, просто хотел денег. Тем более что компания зарабатывала хорошо, а дивидендов ему не доставалось».