Ахметзянов избрал в качестве НП[21]самое близкое к КПП строение — разграбленный павильончик, отделенный от забитой машинами площадки жидким рядком пыльных тополей. Дети уже успели капитально его засрать, и Ахметзянову с трудом удалось пробраться к разломанному на дрова стеллажу в глубине торгового зала. Выдернув из-под кучи хлама яркий пластиковый ящик, Ахмет забросил его на крышу павильончика, влез сам и довольно удобно устроился. Одно неудобство — через некоторое время за павильончик обильно потянулись на оправку граждане, и снизу-сзади поминутно доносилось то журчание, то пердеж. …Ох, и амбрэ тут будет к обеду. Хотя, скорее всего, к обеду будет дождь — вон как парит с утра самого. Интересно, и чего их не пускают? Кому они нужны?… — размышления прервал оклик снизу:

— О, Ахметзянов! Ты че здесь?

— Здорово, во-первых — чертыхнувшись про себя, хмуро ответил Ахметзянов. — Че, если конец света, то все — вежливость отменили? Можно старшим хамить, салабон? — Они с окликнувшим довольно давно вместе работали на химзаводе. Удивительно, но принятый в их бригаде тон подъёбочек мгновенно нашелся, распаковался, установился и безотказно заработал — как и не было двадцати прошедших лет.

— Ну простите. Здравия желаю, товаришш татарской гвардии обозный ишак Ахметзян-бабай-оглы!

— Вольно, невежа. За ишака — три наряда. В сортире.

— Не, а че ты там делаешь? Че залез-то туда? Курить есть у тебя?

— Валек, ты сам не видишь? Сижу, парад отдельного дезертирского батальона принимаю. Курить есть, но особо не рассчитывай.

— Бля, хорошо, а то у меня уже уши завернулись. Я к тебе щас залезу.

— И на ящик не пущу, сидеть сам че-нибудь смекай.

Снизу послышалось сопенье, и через минуту на крышу вылез Валек — бывший бригадник Ахметзянова.

— Ты сам-то че, далеко собрался? — спросил Ахметзянов, протягивая пачку.

— Да никуда уже не собрался. Все, на хуй. Щас этих выпустят, развернуться можно будет — и поеду-ка я обратно. Пошли они на хуй все, шмары тупорогие! — было видно, что Валек в процессе отходняка после мощного стресса. — Прикинь, как эти черножопые по ящику объявили, так что теща, что моя дура — все, с катушек съехали полностью. «Мы тут подохнем все!», «Надо что-то делать!» — пиздец полный, кругами бегают, кудахчут, тестя за вечер до того заебли, что мужик пошел и нажрался, а он ведь не пьет. А я, дурак, с ними остался, и мы собира-а-ались. — Валек так смачно это произнес, что у Ахметзянова мгновенно вылезла перед глазами картинка этих сборов, аж слегка передернуло от сострадания. — Я думал, к вечеру придушу обоих. Намылились ехать к ихним родственникам каким-то, в Самару…

— А с чего они так уверены, что доедут? — перебил Ахметзянов. — Далеко же.

— А хули нам далеко! Мы же как привыкши: жопы свои в машину затащили, скомандовали, по дороге мозги поебли — и все, приехамши! Мы уже планов настроили, как я говно вожу и поливаю, тесть продает, а мама с дочей своей солнечные ванны принимают. У-у, суки, столько лет терпел этих дур охуевших! И че, спрашивается, терпел?! «Валя, ну почему ты так плохо учил английский?! Как ты собираешься теперь содержать семью?»

— Какое говно, Валек? Ты о чем ваще?

— Как какое? Мы же фермерствовать собрались, понял? — заржал дурниной бывший член ячейки общества. — Экологические овощи выращивать, понял? «На Западе люди ценят натуральное…» Там, у родственников ихних, вроде как дом под Самарой, типа хозяйство держат, уток разводят или еще кого, и их типа там ждут-не дождутся. Слушай, дай еще цыгарку, че-то не накурился.

— Держи. А они че, им позвонить успели, пока связь была?

— Да на хуя! Это Ихнее Превосходительство будет еще сумлеваться — а примете ли меня, родственнички дорогие? У-у, Ахмет, это ты просто отсталый от жизни человек. Да чтоб сама Галина Александровна у кого-то о чем-то спрашивалась! Ты прикинь, она такая, садилась когда в машину, заявила — типа там у самарских кто-то «разболтался и не ценит», типа что она приедет и выстроит, «при мне-то будет как шелковый», нормально?!

— Да-а-а… Повезло тебе с родственничками, братан. А теперь, значит, и ты туда же — разболтался и не ценишь?

— Ага! — удовлетворенно, но еще несколько нервно хохотнул Валек. — Не оправдал, ептыть, высокого доверия. Блин, Ахметзяныч, ты бы ихние рожи видел! Сюда когда подъехали, эта сука меня доебала уже, я еще на свою смотрю — ехайдэ! А рожа-то у нее — как мамочкина стала! Тоже так же вылупилась и смотрит как прокурор. Я на своей буханке[22]первый встал, и мы с Василичем, тестем, вышли покурить, а эти обе у Василича в салоне сидят и умничают. И раз, эта дура такая — метнись, мол, зятек, узнай когда там пускать будут. Я ей вежливо сначала — когда пустят, типа, тогда и пустят; кто мне там докладывать будет? А эта сучара давай кочевряжиться, строить меня, прикинь? Ну, у меня сначала как обычно — стою, молчу, только злоба такая подымается, гружусь, короче… А потом как по башке ударило — я как типа не узнаю ниче вокруг — ну, знаешь, как с бодуна бывает, когда только проснешься, и не знаешь ни где ты, ни че ты. Зянов, дай-ка еще.

— Заебал ты, на; дальше свои ищи.

— Жмот был, жмот и остался… Вот, и со мной такая же хрень, только быстро как-то. И я такой уже стою, улыбаюсь, и меня весь этот ор — ващще не колышет. А там уже и моя подпрягается — «Че ты типа маму доводишь, че тебе трудно что ли», сраная мамина доча. И прикинь — мне все ихние ужимки — по хую! Я смотрю — две какие-то бабы разоряются, слюнями брызжут. Потом так думаю — а че это они меня тут на подоконнике строят? Кто они такие, чтоб меня помоить, посылать куда-то, мозги мне ебать? И я такой говорю им, без криков, че-то спокойствие накатило какое-то, будто заморозка у зубного: «Вы че орете-то, кошелки?» Ты б тещину рожу видел! Жалко что сидела, а то бы с копыт навернулась. Моя тоже, сидит такая, шарами хлопает. Я им дальше, типа, если че-то не нравится — выгружайте свой триппер из моей машины, и катитесь к ебаной матери.

— И че?

— Ниче. Сказал да пошел. Они че-то там визжали, да я не слушал особо. Василича только жалко, теперь на нем будут отвязываться.

— Рисковый ты парень. Щас как твое все подметут.

— Ну-ну. Там моего-то ноль-ноль да хрен вдоль, зато прикинь, сраный «кинотеатр» взяли, микроволновку, пузырьки свои какие-то, морду мазать. «Это ж вешшь, деньжищи-то какие»… Ну давайте, засуньте теперь всю эту ебань в Василичеву семерку, дебилки. А сколько полезного дома бросили. Ну, нашим легче. Блин, я как знал — ключи от дома себе оставил. И бак на замке у меня, бензик не сольют. Хотя схожу-ка я, гляну, че там делается. Ты тут долго сидеть собрался?

— Да посижу, пока дождь не начался. И курево свое найди, а то лавочка все, закрыта.

Валек буркнул что-то насчет жадных чурок и тяжко спрыгнул на крыльцо павильона.