Я снова в больничной палате. Светлые, бежевые стены, потолок в серую клеточку. Из моей руки торчит тонкая игла капельницы. В прозрачной трубке, что тянется от неё вверх, к флакону, пузырек воздуха. Я лежу и лениво фантазирую на тему, что будет, если он вдруг оторвется и вопреки всем законам физики заскользит вниз, проникнет в мою вену, устремится к сердцу, хватит ли сил этому пузырьку, чтобы подарить мне смерть?

Ответа на вопрос я не нахожу, пузырек все так же висит на своём месте. Я жива. Я даже здорова и, вероятно, проживу много-много лет. А вот ребёнок внутри меня, которого я ношу уже пять месяцев, которого так хотела, он умирает. И это неотвратимо, сколько не цепляйся за пустые надежды.

— Понимаете, — говорит мне врач, имя которого я никак не могу запомнить. — Это непредсказуемая, очень редкая реакция. Ваш организм просто отторгает ребёнка. И мы ничего не можем с этим сделать.

— У меня положительный резус фактор, — в сотый раз говорю я. — И у мужа тоже.

— Я понимаю, — разводит руками врач. — Просто судьба свела вас с вероятно единственным человеком в мире, от которого вы не сможете иметь детей. Хотя, быть может, в следующую беременность вам повезет. Мы назначим ещё одно переливание крови…

Он сыплет терминами, смысла которых я не понимаю. О генах, группах крови, уровне биллирубина в крови моего ребёнка. О нагрузке, которую сейчас испытывают его органы. Я понимаю только одно — ему больно. Маленький ребёнок, который решил появиться на свет с моей помощью, прогадал. И теперь мучается. Я могу прервать его мучения одной лишь росписью вот в этой светло-серой бумажке, но мне не хватает духу. Пока он жив, я все еще могу надеяться.

Мои надежды были грубо смяты действительностью. Мы продержались ещё две недели, я и ребёнок внутри меня. А потом его сердце сдалось и перестало биться. Мне хотелось просто открыть окно шестого этажа и шагнуть на улицу. А меня никто не понимал.

— Вам только двадцать шесть лет, — похлопал меня по плечу врач. — У вас ещё будут дети.

— А давай съездим на море? — предложил Антон. — Снимем стресс.

Когда я услышала про море, я бросилась на него, и трое человек с трудом меня удерживали. То, что для него было стрессом, для меня было смертью моего ребёнка. Но время лечит. Раны на сердце рубцуются. Сейчас я даже говорила себе — может, это к лучшему? Что малыш не родился. Ведь мы с его отцом так некрасиво расстались… В глубине души я понимаю — нет, не к лучшему. Но обманывать себя так легко.

Пока я плавала в своём прошлом, небольшое расстояние до города было преодолено. Можно было бы попросить у Маринки телефон, позвонить матери, предупредить ее…но не хотелось. Свалюсь, как снег на голову, без документов и в старых резиновых сапогах.

Маринка считала иначе. Я с удивлением поняла, что она тормозит у своего подъезда.

— Примешь душ, шмотки тебе подберем, потом будем думать.

Спорить я не стала и вскоре уже нежилась под горячими струями воды. Меня ждала чистая одежда, из кухни уже пахло едой. Желудок вновь обиженно заворчал, не могла даже вспомнить, когда я ела последний раз. Я закуталась в пушистый Маринкин халат и вышла из ванной.

Подруга жарила мясо, на столе уже стоял салат, несколько видов бутербродов, откупоренная бутылка вина. Для меня, видимо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Если мы будем ждать до июня, — говорила Маринка, пока я ела, — У меня вырастет живот. Наверняка. Поэтому мы решили, на фиг все приметы, наша свадьба будет в мае. Знаешь, тогда, когда яблони и вишни цветут. Надо подгадать, не ошибиться, остался-то месяц. Спрошу у мамы твоей, она-то точно знает, когда и что в этом году зацветет.

Она все говорила, я ела, отпивая периодически из бокала, чтобы не обидеть Марину. В её глазах горел энтузиазм.

— Знаешь, оставайся у нас. Пока не решишь с жильем.

Ах, я была бы рада. Я была бы просто счастлива хоть несколько дней не делить ни с кем Маринку. Но куда девать её будущего мужа?

Словно в ответ на мои мысли хлопнула дверь, Сергей вернулся. Маринка подпрыгнула и понеслась ему навстречу, я сразу же почувствовала себя лишней.

— Хочу, чтоб все было красиво. Да, пусть глупо, но я так хочу. — Я смотрела на Марину, на счастье, плещущееся в ее глазах, и думала, раз она хочет, то можно дать. В конце концов, оптимисты женятся лишь раз в жизни. — Большая, шумная свадьба. Со всеми родными и близкими. Да, Сереж? Пусть даже подерутся разок. Мне не жалко. А ты будешь свидетельницей.

Я тосклива вздохнула, выловила из салата последний ломтик помидора, не торопясь его сжевала и поднялась. Надо так надо. Пусть на душе кошки скребут, пусть видеть столько родных и старых друзей разом именно сейчас для меня смерти подобно, если Маринке нужно, я смогу.

— А свидетель кто? — решила я проявить запоздалое любопытство.

И Сергей, и Марина замерли. Словно дети, пойманные на баловстве. Меня охватили нехорошие предчувствия.

— Руслан, — ответил Сергей, а Маринка вскинула на меня виноватый взгляд.

Он Прода 25.04

— Нет, это нелепо, — сказал я. Громко, вслух.

Бублик поднял голову, привлеченный моим голосом. И посмотрел укоризненно — чего, мол, по пустякам беспокоишь? Я не спорил. Пустяк. Наверное, для всех остальных в мире людей. Но не для меня, к сожалению.

— Кто устраивает свадьбу в тридцать три года? Это прерогатива студентов, Бублик. Молодых и глупых. А не взрослых, на четвёртом десятке мужиков. Мужики на четвёртом десятке должны хватать приглянувшуюся бабу, перекидывать через плечо и утаскивать в пещеру плодить маленьких голеньких деток. И никаких платьев белых, и букетов, и криков горько.

Грязь почти высохла, сквозь землю пробивалась редкая, пока зелёная трава. Пахло весной, весна наступала по всем фронтам. Бублик обнюхивал каждый голый ещё кустик, покрытый метками свободных сородичей. Он хотел гулять, я тащил его обратно в квартиру.

Я и так тянул время просто безобразно долго. Зазвонил телефон.

— Да, — ответил я после недолгого молчания.

— Это не страшно, — сказал в трубку Сергей. — А потом ты можешь напиться. Даже я могу потом с тобой напиться.

— Это блажь, Сергей.

— Ты откажешь беременной Маринке?