«Вот бы так госпожа Удача ко мне задом повернулась», – мечтательно подумал он.

Жизнь он проводил в уверенности, что однажды так и случится. Поэтому не жил, а как бы отбывал срок в ожидании знаменательного события. И это его вполне устраивало.

Кировский район занимал примерно пятую часть Волчевска. Частично эта территория была занята допотопными заводами, из труб которых постоянно валил, струился или хотя бы сочился разноцветный дым. Но были здесь и относительно зеленые островки спальных микрорайонов. В одном из них проживала семья Добрыниных.

Как заведено чуть ли не во всех постсоветских городах, микрорайон назывался Текстильщик. Застроенный однообразными желто-коричневыми девятиэтажками, он навевал на жителей такую тоску, что, поселившись здесь, они навсегда теряли способность искренне радоваться жизни и ходили по улицам то ли мрачные, то ли подавленные, то ли просто сонные. Преображались они лишь дома, где не было необходимости подстраиваться под окружающую обстановку.

Семья Добрыниных мало чем отличалась от тысяч других семей, проживающих в микрорайоне Текстильщик. Правда, их девятиэтажка была не бежевой, не желтой и не оранжевой – строители оставили ее бетонно-серой, почему-то передумав обкладывать плиткой. Подъезд тоже выглядел серым, хотя когда-то его стены были выкрашены в голубой цвет. Называть его «парадным» было все равно, что называть лайнером какой-нибудь грязный, чадящий пароходишко. Лифт, давно лишившийся своего единственного украшения – зеркала, походил на тесную тюремную камеру, созданную специально, чтобы отучить узников спать лежа. То, что было написано на стенах этого сооружения, определенно не было предназначено для детских глаз, однако они это читали, взрослея значительно раньше, чем было задумано природой.

После такого подъезда и такого лифта было настоящим облегчением попасть в чистую, достаточно просторную и светлую квартиру. «Из чистилища – в рай», – подумал Мошков, переступая порог. В одной руке он держал букет душистых пионов, в другой – банальное, но неизбежное шампанское. Тем не менее выражение его лица было отнюдь не праздничным. Он принес неутешительные новости, и это угнетало Мошкова. Он ужасно не любил огорчать людей, которые ему нравились. К Варе же он начинал испытывать более глубокие чувства. Поэтому и напросился в гости, решив, что пришло время познакомиться с Вариными родителями. Поначалу она противилась, словно опасаясь чего-то, но наконец согласилась. И вот Мошков явился в дом – с цветами, шампанским и плохой новостью. Джентльменский набор.

– Привет! – улыбнулась Варя, принимая букет. – Рада тебя видеть. Проходи.

Мошков начал разуваться, надеясь, что хозяйка его остановит, но этого не произошло. Пришлось идти за ней в носках, надеясь, что они не оставляют влажных следов на сияющем ламинате. День выдался жарким. Пришлось полдня мотаться по городу, переоформляя права и собирая необходимые справки. Дата выезда в Литву определилась, и она была не за горами.

– А где твои родители? – удивился Мошков, заглянув в гостиную и не обнаружив там никого, кроме Вари, забравшейся с ногами на диван.

Ее гладкие колени заманчиво блестели.

– Поехали на дачу, – сказала она. – И Николку захватили.

Варя не стала пояснять, что это была ее инициатива. Сын и родители были сейчас лишними. Когда хочешь подчинить мужчину своему влиянию, нужно принимать его не за семейным столом, а в постели. Да и вообще сводить Мошкова с родителями было совершенно незачем. Варе он нравился, но она даже не думала о том, чтобы связать с ним дальнейшую жизнь. Ведь сейчас, по существу, она строила козни за его спиной. Как же можно будет потом глядеть в глаза человеку, которого обманываешь? Как говорить с ним о любви, когда всю себя Варя отдать Мошкову не могла. Ладно бы речь шла исключительно о сердце. Но тело, тело… Оно принадлежало другому, и тот, другой, обращался с ним похабно, втаптывал в грязь. Будучи такой грязной, Варя не имела права на чистые отношения. И она приказала себе не влюбляться в Мошкова. Пусть это будет только игра!

Откинувшись на спинку дивана, Варя изменила положение. Она предполагала, что Мошков проследит за этим действом, но ошиблась. Он смотрел ей в глаза.

– Так внезапно? – спросил он.

– Почему внезапно? – Варя пожала плечами, позволив бретельке маечки соскользнуть на руку. – Они по выходным почти всегда на дачу ездят. Сейчас ведь сентябрь, урожай пора собирать.

Мошков продолжал смотреть ей в глаза.

– Разве ты не предупредила их о моем визите?

– Слушай, я не помню, – сказала Варя. – Какая разница, а? В другой раз познакомитесь. А сейчас поставь бутылку в холодильник и расслабься. Ты не рад, что мы побудем вдвоем?

Ничего не ответив, Мошков отправился в кухню. Шампанское сунул в холодильник, а цветы небрежно бросил на стол, решив не ставить в воду. Он в этом доме не хозяин. Он тут вообще никто. Варя ясно дала ему это понять. Он видел по ее глазам, что она лжет. Не собиралась она садить его за один стол со своей семьей. Рылом дальнобойщик Мошков не вышел. Разведенный, отсидевший… Зачем Варе такой? Она позабавится с ним в свое удовольствие и бросит. А он, доверчивый болван, губы раскатал. Может быть, он Варе только затем и понадобился, чтобы прокатиться в Литву бесплатно.

Злой и мрачный, Мошков вернулся в комнату и сказал, что, пожалуй, уйдет.

– Как хочешь…

Варя снова пожала плечами, уронив вторую бретельку. Маечка теперь держалась на ней лишь благодаря паре природных полушарий.

Потоптавшись на месте, Мошков спросил, куда поставить пионы. Варя сказала, что займется цветами сама, вскочила и едва не потеряла свою маечку. Мошков отправился за ней в кухню. Он не собирался этого делать, вот уж нет. Но ноги шагали сами, против его воли. Они перенесли его в кухню и остановились за спиной Вари. Тут в движение пришли руки Мошкова, тоже сделавшиеся своевольными. Они обхватили ее поперек туловища и потянули на себя.

– Нет! – поспешно воскликнула она, обернувшись. – Так не надо!

– Как? – удивился Мошков.

Она покраснела: некрасиво, неровными пятнами, затронувшими не только щеки, но и лоб.

– Забудь. Это я так просто.

– С тобой все в порядке? – спросил Мошков, пытаясь заглянуть ей в глаза.

Чтобы помешать этому, она опустила голову.

– Варя…

– Пойдем в мою комнату.

– Твои не вернутся?

– До послезавтра квартира в нашем полном распоряжении. Душ примешь?

– Обязательно, – кивнул Мошков, направился в сторону ванной комнаты, но обернулся. – Послезавтра отъезд, – сказал он.

– Отлично! Наконец-то!

Варя по-детски подпрыгнула, отчего ее майка съехала по рукам на талию и осталась там. Ее грудь тоже подпрыгнула, и Мошкову стало трудно дышать. Ему хотелось прижать Варю к себе, но он сдержался. Нельзя было использовать ее хорошее настроение в своих эгоистических интересах. Это было бы нечестно.