Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так в чем же дело? Может, у него умерла морская свинка?
— Нет.
— Тогда кошка?
— Тоже нет.
— Собака?
— Вообще-то у него была только золотая рыбка.
— И она не умерла?
— Нет.
— Значит, он хотел еще кого-то, собаку, например, но ему не покупали.
— Да не хотел он никого.
— А его родители? Они его недостаточно любили?
— О нет! Очень любили.
— Может, у него были неприятности в школе?
— Ровно никаких.
— Или он с кем-то поссорился?
— Тоже нет.
— Да господи боже ты мой, тогда почему он такой печальный?
— Вот и мы удивляемся. Но этого никто не знает.
— А он сам?
— Тоже нет. Когда его об этом спрашивают, он вытирает нос и говорит: «Я просто печальный». И принимается плакать дальше. А нам только и остается, что смотреть, как его слезы капают в суп.
— И как же это кончилось?
— Простите?
— Ну кончилось-то это как?
— А это вовсе и не кончалось. И не кончится, никогда.
У одной женщины росла яблоня, на которой было много яблок. Яблоки были желтыми и зелеными и все очень сочными. В самых желтых яблоках жили яблочные человечки. Как-то раз женщина надкусила такое яблоко и почувствовала что-то странное. Она нащупала языком какой-то посторонний предмет и выплюнула его на ковер. Женщина нагнулась и увидела, что это маленький человечек мужского пола, в свитере и джинсах, по размеру не больше червяка, какие иногда водятся во фруктах, и такого же неопределенного цвета. С червяком бы женщина долго не возилась, но вот что делать с яблочным человечком, она не знала.
— Ну, это уж слишком, — сказала женщина.
Тем временем яблочный человечек заполз под шкаф.
— Ну, это уж слишком, — еще раз сказала женщина и повторила эту фразу много раз, причем так громко, что ее вполне можно было услышать и под шкафом.
— Если даже в яблоках теперь селятся люди, то куда, скажите на милость, мы катимся? Почему бы им тогда не жить, например, в грушах, а грушам почему не превратиться в уши? Ведь все что угодно может случиться, если в мире столько нелепицы и совсем не на что положиться!
Яблочный человечек умел говорить, и у него был хороший слух. Он разобрал каждое слово, которое сказала женщина, и прекрасно понял, что эти слова значат.
«А ведь может быть, что нас нет», — подумал яблочный человечек и рассказал об этом своим родственникам.
— Если бы мы были, — говорил он другим таким же человечкам на собрании, — то весь мир бы перевернулся с ног на голову. А пока все остается как есть, нас быть не может.
И яблочные человечки стали жить дальше как жили прежде, а все-таки немножко по-другому. Они жили теперь так, как будто б их и не было. И селились в яблоках, как будто не селились. Они ели яблоки, запивая их яблочным компотом, как будто бы не ели яблок и не пили компот. А все-таки жилось им теперь даже лучше, чем прежде, ведь птиц они могли больше не бояться. Птицы где-то прослышали, что яблочных человечков не существует, а то, чего нет, разве можно есть?
В этой истории не появляется ни одной ведьмы, потому что ведьм больше не существует. А если бы в ней все-таки была ведьма, ее бы звали Ирма, и она бы чуть не лопалась от злости. Еще бы в ней были две девочки, обе хорошие-прехорошие — от макушки до пяточек. У них бы были белокурые волосы и голубые глаза, звали бы их Гретель и Гретель. Вместе они были б в два раза сильней и умней, чем та ведьма.
— Но двое против одного — это нечестно, — сказала б одна Гретель другой. — Значит, буду одна я сражаться со старой каргой.
Другой бы Гретель это, конечно, не понравилось.
И тому подобное, и так далее.
Но всего этого в нашей истории нет. А что же в ней есть? Почти ничего. Она похожа на пустынное озеро летом, в шесть утра, когда нет даже ветра. А чтобы история эта сохранялась пустой, за ее пределами придется оставить много всего, не только ведьму и Гретель и Гретель. В истории этой не будет всех старых женщин и всех детей, всех капитанов и всех кораблей, всех моряков и всех мужчин. Останется только шесть утра и озеро летом.
— Жила как-то одна Великанша.
— И какого же она была роста?
— Как тополь. Ну или почти что как тополь.
— А давно это было?
— Очень! Так давно, что время, с тех пор пролетевшее, нужно было б обозначить более длинным словом.
— И все-таки мы до сих пор знаем, что она жила?
— Да.
— А откуда?
— О ней сложена целая история. Ее рассказал один человек со слов своего знакомого, который видел Великаншу собственными глазами.
— А она сама его видела?
— Нет. То есть вначале нет. А иначе б она его съела, и мы бы о ней ничего не узнали.
— Может быть, она была с закрытыми глазами, может, она просто спала?
— Ой, ну конечно же! Великанша спала. Жила как-то одна Великанша, которая спала. Она лежала в тени от кустиков черники, вытянувшись, как поваленный тополь. Огромная храпящая девица, вся в царапинах, а в ее светлых волосах сидела стая воробьев.
— Как же ее звали?
— Ах, у нее даже имени не было! У нее вообще ничего не было — ни друзей, ни рубашки, ни башмаков. Были только грубая сила да толстая дубина, которой она забивала соседских коров. Но еще у нее были кое-какие мысли.