Так июньским московским утром Господь Эммануил без единого выстрела захватил власть в России. И сразу рьяно взялся за дело, разбираясь в мрачном и запутанном наследии предыдущей власти, самозабвенно сочиняя указы, перетряхивая кабинет министров и давая интервью осаждавшим его журналистам.

В тот же день начались массовые аресты бывших инквизиторов. Лишь очень немногим удалось бежать. Но следствия и суда не было. Эммануил говорил с каждым из них наедине.

— Многие из этих людей были вполне искренни и считали себя частью моего земного воинства. Ошибка — не преступление. Я хочу от них только покаяния, — в конце концов объявил он.

Так появился приговор, точнее, личное постановление Эммануила. Инквизиторы должны были пройти покаянной процессией от развалин Лубянки до Храма Христа Спасителя, где их будет встречать Господь.

Действо было назначено на вечер пятницы. Признаться, я очень хотел на это посмотреть. Но мне позвонил Матвей и передал, что Господь приказывает мне быть с ним у Храма.

Уже около восьми на улицах, где должно было проходить шествие, собралось множество зевак. Метро «Пречистенка» закрыли, и мне пришлось переться пешком от Арбата. В начале Гоголевского бульвара стояло оцепление. Я показал документы. На меня посмотрели с уважением и пропустили. Минут через десять я уже поднимался по ступеням Храма. Прямо передо мной рвалась в небо пламенеющая готика белоснежного собора, построенного более века назад в честь победы союза католических держав востока и запада над Корсиканским Безбожником.

Господь, в белых свободных одеждах, приличных более первосвященнику, чем правителю, сидел на троне на вершине лестницы. За его спиной стояли Марк, Иван, Матвей, Филипп Лыков, мой бывший сокамерник Андрей, Яков и еще несколько незнакомых мне людей.

— Пьетрос? Очень рад, — сказал Господь и указал мне место за троном.

Я встал рядом с Матвеем. Стемнело. Нас осветили прожекторами. Только тогда у начала Гоголевского бульвара появилась голова процессии. Инквизиторы шли босиком в серых рубищах и держали зажженные свечи. По обе стороны процессии шествовали люди в длинных черных сутанах и несли факелы. Дальше, справа и слева, — полицейские, вооруженные автоматами.

Появление инквизиторов было встречено бурей народного негодования, криками, оскорблениями и свистом. Но те, надо отдать им должное, переносили все стоически и продолжали медленно идти вперед. Когда они пересекли более половины площади, на колокольне Христа Спасителя ударили в набат. Тогда во главе процессии я заметил того самого старика, что допрашивал меня на Лубянке, Иоанна Кронштадтского. Справа от него шел отец Александр и бережно поддерживал его под руку. У подножия лестницы инквизиторы остановились и преклонили колени. Тогда Эммануил поднял руку, и все стихло. Он поднялся со своего трона и начал спускаться по ступеням к осужденным. Внизу он склонился над святым Иоанном и помог ему подняться, а потом обнял его.

Я не видел, что произошло, но Иоанн запрокинул голову и повис на руках Эммануила. Кто-то крикнул: «Ложись!» Но Господь стоял неподвижно и смотрел на крышу дома, справа от Гоголевского.

Мы бросились вниз по лестнице.

— Господи, на землю! — крикнул Марк. — Он может выстрелить еще!

— Больше не выстрелит.

Однако Эммануил опустился на одно колено, бережно поддерживая Иоанна. Тот был ранен.

Святой посмотрел в глаза Господу.

— Ты… — тяжело проговорил он и закашлялся кровью. Потом перевел взгляд на темнеющее небо. — Боже, прости меня. Я ошибся.

И замер.

— Ты прощен, — сказал Эммануил и закрыл ему глаза.

— Господи! Неужели ты не воскресишь его? — рядом стоял отец Александр и с отчаянием смотрел на Эммануила.

— Нет. Он выполнил свое предназначение и умер так, как должно и когда должно. Эта жизнь и так прекрасна, и к ней нечего добавить — Потом он перевел взгляд на крышу дома, откуда стрелял снайпер, и бросил охране: — Принесите мне этого мерзавца!

— Господи, ты думаешь, он еще там? — осторожно спросил Марк.

— Я знаю. — Эммануил коснулся плеча склоненного отца Александра. — Я поручаю вам вашего учителя. — А сам встал и обратился к остальным участникам процессии: — Я скорблю о смерти святого Иоанна Кронштадтского так же, как и вы. Под его руководством вы были воинами на защите Церкви, и теперь я хочу, чтобы вы остались моим воинством. Встаньте, я прощаю вас.

И Эммануил благословил осужденных.

Вскоре охранники принесли труп снайпера.

— Мы нашли его мертвым. Вот, было рядом с ним, — на асфальт упал карабин с оптическим прицелом.

— Естественно, — заметил Эммануил, — Никто не переживет покушения на своего Господа.

— А отчего он умер? — спросил Марк, осматривая труп.

— Остановка сердца, если тебя интересуют медицинские подробности, Марк Но это детали. Он умер потому, что я приказал ему умереть.

После этого случая Господь долго не вспоминал о нас, тех, кто помогал ему прийти к власти, своих друзьях и соратниках, стоявших тогда за его троном. Нам не досталось ни одного места в правительстве, несмотря на пристрастие равви к молодежи, и я обреченно вернулся домой. Да и действительно, какой из меня, скажем, министр финансов? Максимум, на что я способен, — это спать на заседаниях.

В утешение я купил собрание сочинений Кира Глориса, тепленькое, только что из-под печатного пресса. Текст здорово отдавал мистицизмом, если не оккультизмом, но, в отличие от других подобных авторов, господин Глорис был весьма эрудирован и ясно выражал свои мысли. Основной темой было пришествие истинного короля «из рода Христа». Причем настолько основной, что казалось, будто истинный король у автора уже в кармане, только помазания не хватает да еще пары формальностей. Было очевидно, что книга написана с целью подготовить его приход. Имя автора казалось названием. «Кир Глорис» — «Царь Славы», если, конечно, забыть о том, что первое слово греческое, а второе — латынь. Матвей просветил меня, что Кир Глорис и Эммануил — одно и то же лицо.

Я уже собирался вернуться к работе программиста и помянуть о моих приключениях с Господом когда-нибудь в мемуарах, если только мне не лень будет их написать, когда в моей квартире раздался звонок. Меня вызывали в Кремль.

Мы собрались в большой комнате несколько чиновного вида. Ковровые дорожки, стены, облицованные деревом, хрустальные люстры, длинный стол, покрытый темно-зеленым сукном. Помесь бильярдной и дворца. Здесь были все последователи Учителя, которых я знал, — мой бывший сосед по камере Андрей, освободитель Филипп, Марк с Иваном, Яков, Матвей и еще два дотоле неизвестных мне человека. Один вида довольно бычьего, с жестким взглядом ледяных серых глаз и татуировкой на руке. Второй же — изысканнейший и интеллигентнейший, одетый несколько вольно и претенциозно, и посему я решил, что он имеет отношение к богеме — художник или музыкант. Как я потом узнал, первого звали Симон, а второго Варфоломей.