простит. Эти мысли сумбурно теснились тогда у меня в голове. Я ненавидел Горбачева, он меня страшно раздражал. В глубине души я, конечно, понимал, что всякое убийство обязательно вернется к тебе и поставит тебя на край бездны, чтобы сделать трусом или героем. За темными окнами по-прежнему шумели деревья. Их стволы с мохнатыми ветками то приближались к стеклам, то исчезали в ночи. Я лежал в постели, постланной прямо на полу. В соседней комнате сильный порыв ветра вышиб стекло из оконной рамы. Оно разбилось со звоном. Я вскочил и побежал туда. Моя старая тетя Асли окровавленной рукой шарила в темноте. Сестра плакала и успокаивала ее, боясь, как бы та не наступила на осколки. Тюлевые занавески на окнах вздутыми парусами поднимались к потолку. Редкие волосы тети, как белый шелк, дрожали на сквозняке. Я увел тетю в другую комнату, усадил на диван и забинтовал ей порезанную руку. Сестра тем временем расчесала ей растрепавшиеся волосы и собрала их под платок (тетя всегда ходит в платке и даже спит в нем).

– Великий Залл! (Так зовут нашего бога.) Это предупреждение!.. Ансар, ты, наверное, занят чем-то недобрым… Это предупреждение, – повторяла тетя как бы самой себе.

– Ладно, ладно! Спокойной ночи, – сказал я и, возвращаясь в свою комнату, по дороге заткнул тяжелой подушкой пробоину в окне.

В доме сразу стало тихо, и я, весь озябший, нырнул под одеяло. Утром, когда я проснулся, ветра уже не было, остался только его запах. В комнате стоял какой-то степной, негородской дух. На деревьях за окном слабо покачивались желтые листья. Они словно разом пожелтели за эту ночь. Вверх по стене полз черный паук, и я решил: как встану – убью его. Паук исчез в еле видимой щели. Но ничего, я запомнил эту щель! В комнату, не постучавшись, вошел мой друг Шамиль и начал ходить по ней, громыхая ботинками.

– Мальчик! Поднимайся! Все порядочные горожане давно уже на ногах.

Шамиль уселся в кресло и, взяв пожелтевшую газету, начал ее читать. Потом сдул со стола приличный слой пыли и уселся поудобнее.

– Слушай, какого года эта газета? Здесь написано, что хлопкоробы Узбекистана скоро будут собирать по четыре урожая хлопка в год.

– Ну и что? – Ничего, просто жить лучше будем.

– Так мы ж не узбеки!

– Ясно, что не узбеки. Страна-то одна.

– Шамиль, не смеши меня,– сказал я. Потом встал, взял спички и стал поджигать паука в щели. Пламя не проникало в щель, и паук оставался невредимым.

– Слушай, что за пацанские заходы, оставь насекомое в покое!

– Не оставлю! – сказал я и воткнул в щель несколько горящих головок.

Голый до пояса, я сделал несколько приседаний и вышел во двор. Там на стуле уже сидела тетя.

– Тетя Асли, как самочувствие? – спросил я и, не слушая ответа, начал умываться.

Посреди двора дымилась на тлеющих углях чаша с благовониями. Запах плавящегося сахара с кусочками пчелиных сотов знаком мне с детства.

– Разве сегодня пятница? – спросил я, покончив с умыванием и растираясь докрасна полотенцем.

– Не знаю, я потеряла счет дням.

Тетя Асли недавно выписалась из больницы и ждала, когда ее снова положат на операцию. Все эти дни она выносила во двор и ставила рядом с собой поднос с халвой, чуреками и другими съестными припасами на случай, если во двор заглянут нищие. Ей почему-то казалось, что их должно прийти много. Мы с Шамилем спустились со двора в сад, а оттуда отправились на кухню завтракать. От цементного пола несло сыростью и запахом вареной баранины. Сестра налила нам густого фасолевого супа, поставила на плиту чайник.

– Там тебя у нижней калитки на террасе Эрик Семенович дожидается, – сказала она сухо и вышла.

– Чего этот Эрик к тебе зачастил? – небрежно поинтересовался Шамиль.

– Ничего! Просто он мой друг.

– Друг! – хмыкнул Шамиль. – Смотри, особо не увлекайся.

– А что? Не забывай, что он еврей. Они дружат умом, по расчету. Это у нас все на эмоциях.

– Шамиль, ты меня уже достал своими поучениями.

– Вааах! В чем проблема, хозяин-барин. Так я пошел?

– Ну вот, уже и обиделся.

– Да нет, я зайду после обеда. Хорошо?

– Угу.

Из кухни вышли в сад. Сквозь обгоревшие ветки абрикосового дерева виднелась свинцовая гладь по– осеннему хмурого Каспийского моря. Спустившись на самую нижнюю террасу, я поздоровался с Эриком Семеновичем. Он был хмурый и невеселый.

– Не знаю даже, как тебе сказать, – начал он, не глядя на меня и вороша листья носком ботинка.

– Говори как есть.

– У дяди снова были люди от Габиба! Угрожали…

– Куда они приходили?

– В цех, разумеется. Прямо перед всеми рабочими оскорбляли его.

– Ах, собаки!

–В общем, я ничего не знаю, вон дядя внизу у машины…раз уж взялся за дело, сам и отвечай.

– Ладно, Эрик, все будет нормально. Иди успокой Юрия Михайловича.

– Надоело мне его успокаивать! – Эрик раздраженно сунул руки в карманы и стал ходить по саду взад и перед, громко шурша листвой.

– Передай Юрию Михайловичу: если они еще придут, пусть назначат место встречи. Я приеду туда, на месте разберемся.

Глава вторая

Молодая девушка взяла из рук женщины грудного ребенка подняла вверх, поцеловала, понюхала его.

– Пахнет кислым молоком, – улыбаясь, сказала она.

У нее густые черные ресницы, волнистые пышные волосы. Все так же улыбаясь, она подошла ко мне, подала руку и сказала, что ее зовут Ажай и что она сестра друга нашей семьи Габиба. Ажай сказала еще, что она сразу шала знаменитого Ансара, давно хотела со мной познакомиться и рада нашему знакомству. Сияя улыбкой, Ажай уверяла меня, что я действительно знаменит в их девичьем кругу, что я для них – какой-то новый герой, делающий необычную карьеру. Потом добавила, что слышала про мое приятельство с Меседу и тоже хотела бы с ней познакомиться. На мои возражения, что я героев считаю выскочками, а карьеристов презираю, Ажай многозначительно улыбнулась. Ничего плохого в них нету, сказала она. Напротив, смелость и стремление к успеху украшают мужчину. Я не стал с ней спорить – хотя бы оттого, что Габибу мог не понравиться мой оживленный разговор с его сестрой. Мне было странно, что Ажай нимало этого не боится. Она была красива и раскованна. Ее красота была настолько яркой, что при общении с ней возникало ощущение праздника. Ажай сказала, что они с братом лишь внешне похожи, а так, в жизни – разные люди. Когда Габиб позвал меня со двора в дом, Ажай пригласила чаще заходить к ним. Несмотря на свою геройскую репутацию, я