— Я не интересуюсь другими, так почему я должен интересоваться собой? — вскричал Анвар. — Живи, и все!

Спор в магазине Анвара и Джиты набирал обороты, пока не накалился до того, что нам с их дочерью Джамилой удалось улизнуть в сад, чтобы поиграть в крикет, оперируя ручкой от метлы и теннисным мячиком.

Под всей этой китайской дребеденью скрывались папино одиночество и жажда духовного развития. Ему нужен был собеседник, с которым он мог бы говорить о китайских премудростях. По утрам я часто провожал его до пригородной станции, где он садился на поезд восемь тридцать пять до Виктории. Во время этих двадцатиминутных пеших прогулок к нам присоединялись другие люди, обычно женщины, секретарши, продавщицы и уборщицы, тоже работавшие в Центральном Лондоне. Он хотел беседовать о достижении душевного покоя, о том, что нужно быть честным с самим собой, о самопознании. Я слышал, как они рассказывают о своих жизнях, своих любимых, тревогах и о себе, настоящих. Я уверен, что они ни с кем так не говорили. Они не замечали ни меня, ни транзистора, который я с собой таскал, слушая «Шоу Тони Блэкберна на Радио-один». Чем меньше папа пытался их пленить, тем больше пленял, некоторые даже не выходили из дому, ждали, когда он пойдет мимо. Если он выбирал другую дорогу из страха, что мальчишки из средней школы станут кидать в него камнями и пакетами с мочой, они тоже меняли маршрут. В поезде папа читал свои мистические книжки или сосредотачивал взгляд на кончике носа, — поистине объект, достойный внимания. И всегда брал с собой крошечный синий словарик размером со спичечный коробок, чтобы каждый день заучивать хотя бы по одному новому слову. По выходным я проверял его на знание аналептиков, названий кустов, червей, микробов и другой мелкой нечисти. Он смотрел на меня и говорил:

— Неизвестно, какое может пригодиться умное слово, чтобы произвести впечатление на англичанина.

И только в Еве нашел он собеседника на китайские темы, удивляясь, что такое совпадение интересов вообще возможно.

* * *

А теперь вернемся к тому субботнему вечеру, когда Божок снова собрался встретиться с Евой. Он вручил мне адрес, написанный на клочке бумаги, и мы сели в автобус, на сей раз держа путь за город. Было темно и морозно, когда мы добрались до Чизлхерст. Я повел папу сначала в одну сторону, потом, с не меньшей уверенностью, в другую. Ему так не терпелось добраться до места, что первые двадцать минут он даже не жаловался; но в конце концов ядовито спросил:

— Где мы, идиот?

— Не знаю.

— А ты воспользуйся мозгами, которые ты унаследовал от меня, придурок ты эдакий! — сказал он, лязгая зубами. — Чертовски холодно, и, кроме того, мы опаздываем.

— Сам виноват, что замерз, пап, — сказал я.

— Я виноват?

Он и в самом деле сам был виноват, потому что под полупальто надел нечто вроде просторной пижамы. Верхом её служила шелковая рубашка, расшитая по воротнику драконами. Длиною она была в две мили, не мельше, и заканчивалась ниже колен. Из-под рубашки высовывались мешковатые штаны, а в довершение всего — сандалии. Но гвоздем программы, стыдливо спрятанным под ворсистое полупальто, был малиновый жилет с золотым и серебряным узором, надетый поверх рубахи. Если бы мама застукала его выходящим из дома в таком виде, она вызвала бы полицию. Ведь папа, в конце концов, государственный служащий, у него есть портфель и зонтик, и ему не пристало показываться на людях в образе тореадора-недомерка.

Дома в Чизлхерсте имели участки с оранжереями, великолепными дубами и автоматическим поливом лужаек; для ухода за садом здесь нанимали специалистов. Это так впечатляло, что когда наше семейство шествовало по этим улицам во время воскресных визитов к тетушке Джин, мы вели себя как простолюдины в театре. Испускали ахи и охи, представляя, как здорово мы проводили бы время, если бы здесь жили, как украсили бы двор и устроили в саду площадку для крикета, бадминтона и настольного тенниса. Помню, мама однажды посмотрела на папу с упреком, словно говоря: ну что ты за муж! Посмотри, как другие — разные там Аланы, Барри, Питеры и Рои — обеспечили своих жен машинами, домами, отпусками, центральным отоплением и драгоценностями. По крайней мере, они могут повесить полку и починить забор. А ты что можешь? И мама споткнулась тогда о рытвину, вот прямо как мы сейчас, потому что дорога кончилась, и дальше пошли сплошь ямы да колдобины, чтобы отбить у простых людишек желание сюда соваться.

Пока мы шли к дому по хрустящей гравием дорожке, — сделав перед этим минутную остановку: Божок концентрировался, соединив большие пальцы рук, он рассказал, что дом принадлежит Карлу и Марианне, Евиным друзьям, недавно вернувшимся из путешествия по Индии. Это немедленно бросалось в глаза: Будды из сандалового дерева, латунные пепельницы и полосатые гипсовые слоники украшали все мало-мальски пригодные для этого поверхности. В довершении ко всему, хозяева, Карл и Марианна, встречали гостей босиком, молитвенно сложив ладони и беспрестанно кивая, будто они священнослужители в храме, а не партнеры местной фирмы «Рамболд и Тойдрип. Видео напрокат».

Едва переступив порог, я заметил Еву, которая тоже вышла нам навстречу. Она была в длинном красном платье до пола и красном тюрбане. Она налетела на меня, и осыпав дюжиной поцелуев, вручила три книжки в мягком переплете.

— Понюхай! — приказала она.

Я сунул нос в покрытые бурыми пятнами страницы. Они пахли шоколадом.

— Сэконд хэнд! Настоящие приключения! А это для твоего папочки, — она показала новенькую книгу «Аналекты» Конфуция в переводе Артура Вейли. Подержи пока, потом ему отдашь. Он как, в порядке?

— Боится до смерти.

Она окинула взглядом комнату, где было человек двадцать.

— Подвержены гипнозу. Довольно тупые. Не думаю, чтобы у него возникли какие-то проблемы. Я мечтаю устроить ему встречу с более тонкими ценителями — в Лондоне. Я намерена всех нас перетащить в Лондон! — сказала она. — А теперь давай я тебя представлю.

Пожав несколько рук, я удобно устроился на блестящем черном диване, утопив ноги в лохматом белом ковре, спиной к полке с толстыми книгами в целлофановых переплетах — адаптированные издания (с иллюстрациями) «Ярмарки тщеславия» и «Женщины в белом». Передо мной было нечто напоминающее светящегося дикобраза, — какой-то яркий пузырь с сотнями торчащих из него разноцветных перьев, которые покачивались и мерцали, — предмет, наверняка предназначенный для созерцания под действием галлюциногенов.

Я услышал, как Карл говорит: «В мире существует два сорта людей — те, кто побывал в Индии, и те, кто там не был», — после чего вынужден был встать и переместиться за пределы слышимости.

Рядом с двойными французскими окнами, выходящих в большой сад, и аквариумом с золотыми рыбками с пурпурной подсветкой, находился бар. Из пришедших сюда за пищей духовной пили немногие, но я запросто пропустил бы пару стаканчиков. Хотя, выглядеть это будет, прямо скажем, не очень, даже я это понимал. Дочка Марианны и ещё одна девочка, постарше, в обтягивающих шортах подавали холодные и горячие блюда индийской кухни, от которых, я знал по опыту, будешь пердеть, как старикашка от сладких хлопьев «Олл-бран». Я подкатился к девчонке в шортах и выяснил, что она старшеклассница, и её зовут Хелен.