— Твой папа — настоящий волшебник, — сказала она. Улыбнулась и, сделав два шажка, оказалась совсем рядом со мной. Эта внезапность удивила и взволновала меня. Удивила не слишком сильно, скажем, бала на три с половиной по шкале Рихтера, но тем не менее. В этот момент я посмотрел на Божка. Разве он похож на волшебника, мага?

Он, конечно, экзотичный, может, даже единственный человек в южной Англии (кроме, разве что, Джорджа Харрисона), кто носит красный с золотом жилет поверх индийской ночной рубашки. Кроме того, он обходителен, и рядом с англичанами в их наглухо застегнутых рубашках из немнущейся ткани, липнущих к животу, и мешковатых, со складками в паху серых брюках а ля Джон Кольер, он смотрится как изящный Нуриев[25]рядом с одутловатым Арбаклом[26]. Возможно, папуля и в самом деле волшебник, раз может при помощи шнурков (по его же выражению) превращаться из индийца, который служит в государственном учреждении и всю жизнь чистит зубы черным зубным порошком «Манки Бренд», произведенным в Бомбее корпорацией «Ноги и компания», в мудрого гуру. Из грязи в князи. Видели бы они его на Уайтхолл[27]!

Он беседовал с Евой, и она как бы случайно положила ему руку на плечо. Кричащий жест. Да, кричал он, мы вместе, мы дотрагиваемся друг до друга, не сдерживая чувств перед незнакомыми людьми. В смущении я отвернулся и столкнулся с Хелен.

— Ну? — мягко сказала она.

Она меня хотела.

Я знал это, потому что у меня был свой метод определения, и он срабатывал железно. Метод состоял в простой аксиоме: она меня хочет, потому что я к ней равнодушен. Если мне кто-то нравился, то по закону подлости, который правит миром, этот человек непременно считал меня отвратительным, или, по крайней мере, коротышкой. Тот же закон гарантирует, что если я к кому-то не испытываю влечения (как в случае с Хелен), то этот кто-то почти наверняка будет смотреть на меня вот так, как сейчас Хелен: с порочной усмешкой и готовностью потискать моего петушка. И хотя я хочу этого больше всего на свете, но человек, кто бы он ни был, непременно должен мне хоть мало-мальски нравиться, а Хелен-то мне как раз ни капельки не нравится. Во как.

Мой отец, великий мудрец, извергающий поучения чаще, чем небеса Сиэтла — дожди, никогда не говорил со мной о сексе. Когда ради проверки на либерализм я потребовал просветить меня насчет некоторых жизненных реалий (о которых школа меня уже проинформировала, хотя я до сих пор путал слова матка, мошонка и вульва), он только пробурчал: «Всегда ясно, когда женщина готова к сексу. О да! У неё уши становятся горячими».

Я пристально посмотрел на уши Хелен. Даже протянул руку и для пущей уверенности слегка ущипнул. Тепленькие!

О, Чарли! Сердце мое жаждало ощутить его горячее ухо на моей груди. Но он не звонил с того раза, как мы занимались любовью, и сюда не пришел. Он и в школе не показывался, записывал демонстрационную пленку со своей группой. Боль от разлуки с этим ублюдком стихала только при мысли, что он придет сегодня вкушать папину мудрость. Но пока он не объявился.

Ева и Марианна готовили комнату. Пошли в ход свечи, опущены венецианские жалюзи, зажжены индийские палочки-вонючки из сандалового дерева, расставленные в цветочных вазах, на полу расстелен небольшой ковер для Будды с окраины, ковер-самолет. Ева отвесила ему поклон и вручила нарцисс. Божок улыбкой отметил людей, знакомых с прошлого раза. Вид у него был уверенный и спокойный, он вел себя проще, чем раньше, не делал лишних движений, ловя на себе почтительные взгляды поклонников, — наверняка, дело рук Евы, расхвалившей папу друзьям.

А потом вошли дядя Тед и тетушка Джин.

Вот они — два типичных алкоголика-неудачника, — она в розовых туфлях на высоком каблуке, он в двубортном пиджаке, — разодетые как на свадьбу, они заявились на вечеринку с видом наивных простачков. Мамина сестра Джин и её муж, открывший свое дело — центральное паровое отопление, фирма под названием «Обогреватели Питера». И какую же картину они видят? Их зять, известный им под именем Гарри, погружается в йоговский транс прямо на глазах у их соседей. Джин лихорадочно роется в голове в поисках подходящих слов, — возможно, это единственное, ради чего она хоть изредка прибегает к помощи вышеуказанной части тела. Ева поднесла палец к губам. Рот Джин сомкнулся медленно, как мост Тауэр. Тед рыскал глазами по комнате, пытаясь найти какой-нибудь ключ к разгадке происходящего. Он заметил меня, я кивнул. Он был сбит с толку, но не раздражен, в отличие от тетушки Джин.

— Что Гарри делает? — спросил он беззвучно, одними губами.

Тед и Джин никогда не называли папу его индийским именем, Харун Эмир. Он всегда был для них Гарри, даже если где-нибудь заходил о нем разговор. Одно то, что он индиец, даже без учета этого нелепого имени, уже было достаточным минусом… Они звали его Гарри с первой минуты знакомства, и папа ничего не мог поделать. Тогда он стал называть их «Джин и Тоник».

Мы с дядей Тедом были большими друзьями. Иногда он брал меня с собой ставить батареи центрального отопления, и тогда за тяжелую работу я получал деньги. Мы ели бутерброды с солониной и пили чай из термоса. Он платил мне немного сверх заработанного, и мы ходили делать ставки на собачьих бегах в Кэтфорд и Эпсом Даунс. Он рассказывал мне о состязаниях голубей. Я с детства любил дядю Теда: он знал то, что положено знать отцу любого мальчишки, и о чем мой папа, к сожалению, не имел представления — о рыбалке и водяных ружьях, аэропланах, и о том, как есть улиток.

Я напрягал мозги, стараясь понять, как же так получилось, что Тед и Джин появились в этом доме, как герои фильмов Антониони. Они тоже жили в Чизлхерсте, но в другой его части, далеко от Карла и Марианны. Я упорно думал, пока в голове у меня не прояснилось. Итак, что же произошло? Разум мой работал с предельной четкостью, и я вдруг понял. И то, что я понял, меня не порадовало.

Должно быть, бедную маму так огорчали папины подвиги на поприще духовного наставника в Бекенгеме, что она поделилась со своей сестрицей. Джин, наверно, чуть удар не хватил от ярости на сестру: как, мол, можно быть такой мягкотелой, и такое позволять. И Джин подбила маму на ответный удар.

Когда папа заявил о возвращении на стезю духовного вождя, — вернее, это я с папиной подачи растрепал об этом всего несколько часов назад, мама, по-видимому, позвонила своей младшей сестренке. Джин взвилась под потолок и взяла на себя функцию карающего меча. И начала действовать. Наверное, она сказала маме, что знакома с Карлом и Марианной. Возможно, фирма «Обогреватели Питера» как раз устанавшивала у них батареи. А Тед и Джин жили в довольно новом доме неподалеку. Только таким путем парочка вроде Карла и Марианны могла познакомиться с Тедом и Джин. В противном случае Карл и Марианна, с их книгами, магнитофонными записями, поездками в Индию, с их «культурой», были бы ненавистны Теду и Джин, которые людей оценивали исключительно по количеству денег и власти. Для Теда и Джин культуру, индустрию развлечений и шоу-бизнес олицетворял Томми Стил, чьи родители жили в доме за углом.