Сперва Джимми не замечал, что брак родителей трещит по швам, но вскоре проблема стала очевидной. Он вспоминает про одну драку: «Я слышал, как внизу грохочет мебель – они швыряли друг в друга стулья. И орали во всю глотку. Я спустился, попросил их замолчать.

Однако они не послушались». Мамо схватила цветочную вазу, бросила ее и угодила Пайо прямиком меж глаз. «Ему сильно порезало лоб, кровь так и хлынула потоком. А он сел в машину и уехал. Весь следующий день я просидел в школе как на иголках».

После очередной пьянки Мамо заявила мужу, что, если тот не бросит пить, она его убьет. Через неделю он снова заявился мертвецки пьяным и лег спать на диване. Мамо, всегда державшая слово, спокойно принесла из гаража канистру бензина, облила Папо с головы до ног, чиркнула спичкой и бросила ему на грудь. Папо вспыхнул в один миг; к счастью, их одиннадцатилетняя дочь сообразила сбить пламя. Каким-то чудесным образом он не только выжил, но даже не получил серьезных ожогов.

Будучи хиллбилли, Мамо и Папо приходилось тщательно разделять две эти разные жизни. Посторонние не должны были знать о семейных распрях, причем к категории «посторонних» относились почти все окружающие. Джимми в восемнадцать лет устроился на работу в «Армко» и съехал от родителей. Вскоре после его отъезда разразился очередной скандал. Папо замахнулся и случайно угодил Лори по лицу – вряд ли он и впрямь хотел ее ударить, но под глазом у нее остался жуткий синяк. Когда Джимми – родной брат! – через пару дней заскочил в гости, Лори велели спрятаться в подвале и не высовывать оттуда носа. Джимми больше не жил с семьей, значит, он не должен был знать и о семейных неурядицах. «Именно так мы, особенно наша Мамо, решали проблемы», – говорила тетушка Ви.

Никто так и не понял, почему Папо и Мамо оказались на грани развода. Может, всему виной был алкоголизм Папо. Может, как считает дядюшка Джимми, дед просто «сбежал» от Мамо. А может, она сама в какой-то момент сломалась – с тремя детьми на руках и памятью о мертвом младенце и десятке выкидышей. Да и как ее винить?..

Несмотря на трещащий по швам брак, Мамо и Папо всегда со сдержанным оптимизмом оценивали будущее своих детей. Они рассуждали просто: если с начальным образованием сельской школы им удалось переехать в двухэтажный особняк со всеми удобствами, то дети (и внуки) тем более попадут в колледж и сделают очередной шажок к свершению «американской мечты». Они были намного богаче, чем те, кто остался в Кентукки. Побывали у Ниагарского водопада и на побережье Атлантического океана, хотя в детстве не ездили дальше Цинциннати. Раз это удалось им, то дети наверняка пойдут еще дальше.

Однако такие мысли во многом были очень наивны. Семейные драмы неизбежно отразились на детях – на каждом по-своему. Старшего сына, например, заставляли бросить работу на фабрике и пойти в колледж. Папо предупреждал, что если тот после школы устроится на полный оклад, то эти деньги будут сродни наркотикам: сперва они принесут радость, а потом навсегда сломают жизнь, не позволив в будущем заниматься тем, что действительно нравится. Он даже запретил упоминать о себе в анкете для «Армко», в том разделе, где надо было указать имена работающих в корпорации родственников. Особенно Папо не нравилось, что корпорация предлагает не только деньги, но и возможность убежать из дома, где твоя мать бьет вазы о голову отца.

Лори учеба давалась с трудом – прежде всего потому, что она постоянно прогуливала. Мамо даже шутила, что, если отвезти ее в школу на машине, она все равно прибежит домой первой. Во втором классе старшей школы приятель Лори раздобыл немного фенилциклидина[12], попробовать который они решили у нее дома. «Он сказал, что тяжелее меня, поэтому и доза ему полагается больше. А потом я ничего не помню». Лори очнулась в ледяной ванне, куда ее запихивали Мамо со своей подругой Кэти. Парень признаков жизни не подавал. Кэти сказала, что он не дышит. Тогда Мамо велела ей оттащить парня в парк через улицу. «Не хватало еще, чтобы он сдох у меня в доме», – заявила она. Правда затем сама вызвала «скорую», и парня отвезли в больницу, где он пять дней пролежал в реанимации.

Через год, в шестнадцать лет, Лори бросила школу и вышла замуж. И разумеется, угодила в ту же ловушку, из которой пыталась сбежать. Муж запер ее в спальне, не позволяя видеться с родными. «Я словно в тюрьму попала», – вспоминала потом тетушка Ви.

К счастью, и Джимми, и Лори удалось найти свой путь. Джимми окончил вечернюю школу и устроился в отдел продаж «Джонсон и Джонсон». Он первым в нашей семье «сделал карьеру». Лори к тридцати годам работала радиологом и нашла себе нового мужа – такого замечательного, что Мамо не раз говорила: «Если они вдруг разведутся, я уйду вслед за ним». К сожалению, печальная статистика затронула и нашу семью. Бев, моя мать, надежд не оправдала. Как и брат с сестрой, она рано ушла из дома. Делала в учебе успехи, но в восемнадцать лет забеременела и решила, что колледж подождет. После школы вышла замуж и решила остепениться. Увы, тихая размеренная жизнь была не для нее – Бев слишком хорошо усвоила уроки детства. Когда в новом доме начались те же скандалы и драки, она подала на развод и предпочла жизнь матери-одиночки. Так в девятнадцать лет она осталась без образования, без мужа, зато с ребенком на руках – моей сестрой Линдси.

Мамо и Папо в конечном счете снова сошлись. Папо в 1983 году бросил пить, причем обошлось без постороннего вмешательства. Просто в один прекрасный день он сказал себе, что хватит. С Мамо они помирились и, хоть и продолжали жить в разных домах, каждую свободную минуту проводили вместе. Еще они пытались исправить ошибки прошлого: помогли Лори разорвать опостылевший первый брак, одолжили Бев деньги и помогали ей с ребенком. Нашли жилье, оказали поддержку, оплатили курсы медсестер… Однако самое главное, что они восполнили пробел, возникший, когда моя мать не пожелала или просто не смогла по их примеру стать хорошей родительницей. Мамо и Папо сильно подвели Бев в юности. Остаток жизни они потратили на то, чтобы загладить свою вину.

Я родился в конце лета 1984 года, за несколько месяцев до того, как Папо отдал свой голос – первый и последний раз в жизни – за республиканца Рональда Рейгана. Перетянув на свою сторону демократов Ржавого пояса, Рейган одержал самую сокрушительную победу в истории современной Америки. «Рейган мне никогда не нравился, – говорил потом Папо. – Но этого ублюдка, Мондейла, я вообще ненавидел». Оппонент Рейгана от Демократической партии, прекрасно образованный северный либерал, казался полной противоположностью моего деда-хиллбилли. У Мондейла не было ни единого шанса, и как только он ушел с политической арены, Папо больше никогда в жизни не голосовал против своей любимой «партии рабочих».

Сердце мое жило в Джексоне, штат Кентукки, но большую часть времени я проводил в Мидлтауне, Огайо. Родной город понемногу становился таким же, как тот, откуда мои бабушка с дедушкой уехали четыре десятилетия назад. Численность населения практически не менялась с тех пор, как в конце 1950-х иссяк поток мигрантов. Моя начальная школа была построена в 1930-е годы, еще до того, как бабушка и дедушка покинули Джексон, а старшая школа вообще открылась задолго до их рождения, вскоре после Первой мировой войны. Крупнейшим работодателем города по-прежнему оставалась «Армко»; и хотя на горизонте уже появились первые тучи, серьезные экономические проблемы пока обходили Мидлтаун стороной. «Мы считали, что у нас вполне неплохо, совсем как в Шейкер-Хайтсе или Аппер-Арлингтоне, – объяснял один заслуженный работник образовательной сферы, сравнивая Мидлтаун с самыми успешными городами Огайо. – Кто бы мог подумать, что здесь потом начнется дикий бардак».