Стаса. Тихонько открыла дверь, включила бра. Что я хотела там обнаружить? Залежи синтетической дури? Чушь какая.

У Стаса было не убрано, на кровати валялись раскрытые журналы, на стульях болтались брошенные впопыхах майки, в кресле лежала раскрытая книга. Компьютерный стол с крутым ноутбуком украшали пустая бутылка из-под дорогого виски и вазочка с недоеденным арахисом в сахаре. На прикроватной тумбочке тоже было оборудовано закусочное место, по всей видимости, сугубо утреннее, там Стас ел сушеные засахаренные ягоды и запивал их розовым брютом, о чем красноречиво говорило наличие пустой бутылки, засунутой между тумбочкой и кроватью. Мой взгляд остановился на ярком пятне – огромной фотографии, взятой в рамку, на которой был запечатлен Стас в маске ныряльщика на фоне богатого живого кораллового рифа. Судя по рыбкам-клоунам, которые вились вокруг него, это было Красное море, Египет. Зная Стаса, легко было предположить, что в качестве украшения своей комнаты он выберет фото из какой-то более экзотической страны, но уж больно хорош был снимок: ярко-красные и желтые кораллы, бирюзовая вода, через которую просвечивает яркое солнце, сонмы пестрых удивительных рыбок. Я отвлеклась, глядя на изображение своего брата, но быстро взяла себя в руки. Итак, что я, собственно, ищу? Доказательства его давнего знакомства и связи с Ингой? Теперь я уже и без таковых была уверена, что Инга появилась в доме не случайно и что Стас имел с ней некие отношения. Но какое это теперь имело значение? К пониманию причины смерти брата это не приближало ни на миллиметр.

Какой бы бардак ни царил в комнате, как бы небрежен ни был мальчик в быту, каждая деталь, каждый маленький штришок говорил о том, что хозяин любил себя самозабвенно. Никаких рок-кумиров на стенах, никаких томных красоток – только собственное фото. Дорогие напитки и лакомства тоже говорили о том, что ребенок не привык себе ни в чем отказывать. На столе валялись без чехла захватанные пальцами солнцезащитные очки из последней коллекции Dolce & Gabbana. Они стоили не меньше четырех сотен евро. Я нормально зарабатываю, но такой дорогой аксессуар никогда не оставлю пылиться без фирменного чехольчика. Хотя у Стаса это были не единственные очки, я видела его в других, не менее крутых. Я открыла шкаф: вся одежда была дорогая, новая, без признаков поношенности. Я все ощупала и пошарила везде, но тайников не нашла.

Пока мы сидели с отцом, версия о самоубийстве не казалась мне такой уж дикой. На юбилее действительно произошло нечто несусветное, и представить себе дальнейшее мирное сосуществование с отцом Стас, наверное, просто не мог. Но могло ли это стать причиной для добровольного ухода из жизни? Сейчас я уже очень сильно сомневалась в этом. Во-первых, брат зарабатывал деньги и вполне мог дистанцироваться от родителя, дождаться, пока все уляжется, пока гнев судьи угаснет. Ему это было по карману. Во-вторых, я стала сомневаться, что чувство вины перед отцом было настолько велико, чтобы наглотаться какой-то дряни. Если он знал Ингу раньше, значит, и связь их могла быть вовсе не спонтанной, о каком тогда чувстве вины вообще может идти речь? И наконец, Стасик слишком сильно любил себя, чтобы причинить себе вред, тем более смертельный. Версия начала тускнеть, расплываться, терять очертания. Может быть, отец мог бы найти в ней какое-то утешение, но не я. Я все меньше в нее верила.

На компьютерном столе лежал ноутбук, я уже не первый раз косилась на него взглядом, но представить себе, что парень, имеющий серьезные секреты от отца, будет смываться из дому, оставив доступным пусть и снабженный паролем компьютер, было невозможно. За неимением доступа к виртуальной информации я стала шарить по ящикам стола наугад. Улов не заставил меня заволноваться, содержимое рабочего стола было прозаично до банальности: папки со сценариями праздников, списки клиентов, их пожелания, блокноты с набросками сценариев, счета, выписки с банковских карт. Стоит ли все это изучать? Ответ мог быть только один: стоит, если Стас умер не своей смертью. Если имел место передоз или самоубийство, весь этот хлам не представляет никакого интереса. Надо ждать выводов следствия, однако если сыщики станут склоняться к версии о насильственной смерти – что, конечно, вряд ли, – то и компьютер, и папки будут изъяты, и я уже не смогу в них заглянуть. В верхнем ящике было два блокнота, один практически пустой. Я уже хотела отшвырнуть его за ненадобностью, но на последней странице мне попалось именно то, что я искала: пароли ко входу в ноутбук, соцсетям, сайту Госуслуг, личному кабинету в телекоммуникационной компании и так далее. Стасик не пытался запоминать пароли, он записал их в блокнот. Я поступала точно так же. Одно время я заносила пароли в телефон, однако вовремя спохватилась: если у меня украдут гаджет, то воры заодно получат возможность войти в мой личный банковский кабинет. Я удалила все циферки из смартфона и переписала их в блокнот, лежащий среди внушительной кучи моих рабочих бумаг. Даже самый дотошный домушник не станет в них копаться. Стас рассуждал точно так же. Я включила компьютер, нашла пару свободных флешек и стала копировать все подряд: фотографии, рабочие документы. В соцсетях я покопаюсь позже, из дома.

Возвращаясь к себе в комнату, я решила взглянуть на витражное стекло двери отцовской спальни. Ночник не горел, в комнате было совершенно темно. Неужели судье удалось заснуть? Я очень сомневалась, что мне удастся повторить его подвиг. Если в Стасиковой комнате мои глаза уже начали слипаться, то едва моя голова коснулась подушки, сон улетучился. Отец не верит в то, что Стаса могли убить, и если бы не гнусная выходка братца на юбилее, я бы тоже не верила. Кому мог помешать такой милый, такой безобидный мальчик? Но оказалось, мы все чего-то важного об этом славном мальчике не знали. Мне стало казаться, что исподволь, как-то исподтишка, отец будет всячески поддерживать версию о передозе. В его интерпретации картина будет такой: Стас совершил ужасный поступок, не знал, как помириться с отцом, пустился во все тяжкие. А поскольку ранее он не употреблял наркотики, он не предвидел, какой будет эффект от синтетического зелья, и не сумел правильно рассчитать его дозу.

И тут мне пришла в голову одна очень неприятная мысль. Вернее, пришла она еще утром, но сформулировать ее, признаться самой себе в ее существовании я смогла только сейчас. На самом деле есть люди, которые могли желать Стасику смерти. Это Инга, лишенная