Стас в ответ снова поинтересовался, кого это она вчера звала по мобильнику на вечеринку. И вправду ли никто так и не приехал? Марина потупилась и призналась, что не помнит, кому звонила и звонила ли вообще. Номера ее вчерашних собеседников может дать телефонный оператор, а сама она помочь бессильна.

Выпроводив Марину, майор Новиков уныло поглядел сквозь пыльное стекло на кусты сирени, на крыши соседних цехов. Сегодня весна его нисколько не радовала: он не любил дел, связанных с мастерами искусств. Таковых в его практике было немного. И всякий раз приходилось разгребать целые кучи чепухи! Особенно долго надо было возиться с поисками мотива. В результате обнаруживалось, что у творцов все как у людей — корысть, ревность, зависть. Но сами фигуранты никак не хотели верить в низменность своих побуждений. Они неутомимо выдумывали какие-то сложности и пытались доказать, что психология у них много извилистей, чем у простых смертных. «Кино! — вздохнул Железный Стас. — Телевидение! Темный лес! Черт их разберет… Вот те арендуемые домики, что за кустами, куда милее. Там все ясно. Если хорошо пошуровать, наверняка чего только там не сыщешь: и водку паленую, и «Шанель» номер 5 родом из провинции Гуаньчжоу. Даже производствишко какое-нибудь подпольное там вполне может процветать. А что? Проверим всех!»

Майор решительным шагом покинул павильон и направился к ближайшему строению. Когда он проходил мимо груды раскрошившихся бетонных плит, то увидел, что на них, в тени сиреней, примостился художник сериала Антон Супрун. Художник прижимал к уху мобильный телефон.

— Если б ты знал, Валерик, — радостно говорил Супрун, — в какое дерьмо ты меня втравил. Тут такое началось! Одно тебе скажу: женщинам не верь, а главное, никогда их не люби!

В ту же минуту блестящие вишни черных глаз молодого художника наткнулись на лед и сталь взгляда майора Новикова. Антон Супрун сразу смолк. Он медленно приподнялся с бетона и, не отнимая от щеки мобильника, удалился в заросли. У него была угловатая походка молодого оленя Бемби.

Железный Стас недовольно посмотрел ему вслед. Втравленный, по его словам, кем-то в дерьмо художник еще полчаса назад казался майору едва ли не самым немудрящим человеком в съемочной группе. А с ним тоже, оказывается, не все так просто. Интересно, при чем тут, в местном дерьме, женщины, которым нельзя верить?

Интуиция никогда не подводила майора Новикова. Не изменила она ему и на этот раз. Ничего обманчивого и сложного в Антоне Супруне действительно сроду не бывало. Всякий с первого взгляда понимал, что этот парень чист и ясен как день — настоящий счастливчик и баловень если не судьбы, то каждого нового дня!

Сериал «Единственная моя» Антон горячо любил. Он уже имел с него свои первые пятнадцать минут славы: зимой дал телевидению свое первое в жизни интервью. После этого на него сразу стали показывать пальцем соседи. Поскольку он был молод и красив, девушки всей области, даже из самых отдаленных медвежьих углов, забросали его признаниями в любви и письмами. Во многие письма были вложены фотографии в купальниках и даже топлес.

От этого всего Антон ничуть не ошалел и не зазнался. Быть всеобщим любимцем он привык давно, чуть ли не с детского садика. Ему сейчас уже было за двадцать, а выглядел он едва на восемнадцать. Высокий, в черных кудряшках, с румяным симпатичным лицом и темно-вишневым простодушным взглядом, он нравился сразу и всем. Главное, он и в самом деле был именно таким, каким казался, — добродушным, незлым, безотказным. Все звали его просто Тошиком.

Правда, в своем художественном институте Тошик учился очень плохо, и совсем не потому, что был бездарен. Тошик просто был ленив той специфической юной ленью, которую извиняли античные мудрецы. Нет, он не был вялым лежебокой и тупым бездельником. Просто все нужное, полезное и требующее методических усилий он отвергал. Зато он был неутомим во всякой занятной ерунде, пустяках и развлечениях. Например, он трудолюбиво лепил сотни пластилиновых гоблинов, потому что некстати увлекся «Властелином колец». Он часами взрывал за мусорными баками разноцветные петарды, а дома дрессировал толстого кота-кастрата Пушка, который отличался редкой бездарностью. Было у Тошика и множество других, столь же трудоемких занятий.

А вот от институтских штудий его мутило. Случалось, он писал забавные, но довольно топорные композиции. Но его рисунок неизлечимо хромал. Простоять три часа подряд за мольбертом было для него пыткой. Обычно он старался отпроситься после первой же пары — жаловался, что у него стреляет в ухе, скрутило живот или тошнит. Еще чаще он просто сбегал.

Летом начинался пленэр. Таскание тяжеленного этюдника-гроба и марких холстов да еще и выезды в скучнейшие живописные места были для Тошика хуже каторги. На первом курсе он, правда, пару раз писал с натуры кривые домишки в старом Нетске. Но скоро за этюды засели обожавшие Тошика мама, Нелли Ивановна, зубной врач по профессии, и старшая сестра Саша, студентка стоматологического института.

Семья Супрун была на редкость дружная и симпатичная — все трое черноглазые, с кукольными улыбчивыми лицами, отзывчивые, веселые и нежадные. Тошик оказался прекрасным сыном и братом. Несмотря на свою античную лень, он безотказно бегал в булочную, выносил мусор, лепил фамильные тройные пельмени, чистил селедку и даже отвечал в телефон строгим женским голосом, что Саша уехала к тете Ире и не скоро будет (красавицу сестру вечно одолевали назойливые поклонники). В ответ мать и сестра писали за Тошика не только курсовые работы по всевозможным теоретическим предметам. Они брались и за живописные полотна. Получалось это у них так себе, но ненамного хуже, чем у самого Тошика. За первый же семестр семья заслужила твердую тройку.

Впоследствии слишком усердно трудиться им не пришлось: Тошик додумался летние этюды переделывать в зимние, замазывая траву белилами и лишая деревья листвы. К весне на тех же холстах трава изображалась вновь и бодро зеленела до новой зимы. Сейчас Тошик заканчивал четвертый курс, поэтому красочный слой на его вечно живых творениях уже достиг чудовищной толщины. Педагоги удивлялись, отчего Супрун так смел и пастозен в этюдах, тогда как в мастерской постановки мажет жиденько. Тошик тайны не раскрывал и только обаятельно улыбался.

В сериал «Единственная» он попал случайно. Его, собственно, туда и не приглашали. Работать в сериале собиралась Настя Самоварова. Настя нынче заканчивала художественный институт и успешно поучаствовала в нескольких театральных проектах. Однако Настя завязла в другой работе. В сериал вместо себя она предложила однокурсника Валерика Елпидина, чрезвычайно способного живописца.

Валерик нуждался в деньгах и за дело взялся. Но был он человеком слишком тонким, интравертным, сосредоточенным в себе. Его изнуряла сама обстановка съемок — шумная, суетливая и невнятная. Он понял, что не сможет существовать в таком бедламе. Подводить группу и Настю тоже не хотелось. Он мучился, худел на глазах и с горя почти забросил собственную живопись.

Спас его только случай: на съемки с ним как-то напросился любопытный смешливый парень с четвертого курса. Парень бредил голливудскими блокбастерами и мечтал увидеть, как делаются сериалы. Валерик провел Тошика (любознательным парнем был, разумеется, он) в павильон номер 1.