Железный Стас оживился:

— Умер? Давно? В каком это смысле «давно»?

— А в прямом! Лет уж тридцать, как скончался. Это Лино Вентура.

— Кто-кто, простите?

— Лино Вентура, звезда французского кино, — уверенно сказал Олег Адольфович.

— Ну вы хватили — звезда! — отмахнулся от него майор. — Да еще и французская. А если это наш соотечественник?

— Какой к черту соотечественник! Что я, Лино Вентуры не видал?

Майор начал сердиться:

— Давайте все-таки допустим, что это не Вентура!

— Скажете тоже! А кто это тогда, по-вашему? Жерар Депардье?

Островский, давно игравший француза и поднаторевший в парижском произношении, слово «Депардье» выговорил так сочно, картавя и загоняя голос не в носоглотку даже, а куда-то в уши, что майор ничего не понял. Островский снисходительно повторил мудреную фамилию. Кто-то из группы пересказал ее более привычными звуками.

— Нет, вряд ли это Жерар, — поморщился майор. — Этот человек вчера был здесь, в этом самом павильоне номер 1.

— Что? Депардье тут был? С какой стати? — стал изумляться народный артист громовым голосом. Французский акцент звучал в его речи все явственнее.

Железный Стас бесцеремонно остановил Островского:

— Хватит! Прошу всех внимательно посмотреть снимки и припомнить, не встречали ли вы этого человека когда-либо раньше.

Творческие работники снова дружно уткнулись в фотографии.

— Нос и вправду очень похож на Депардье… — робко начала толстая красивая администраторша Хохлова.

— Никакой это не француз! — рявкнул Железный Стас.

«Кстати, почем я-то знаю, что не француз? — подумал он тут же. — Ни черта ведь про потерпевшего не известно. А сам он ни на каком языке больше ничего не скажет».

Члены съемочной группы долго рассматривали фотографии и даже передавали их друг другу, хотя все снимки были одинаковые. Но никто так и не смог вспомнить убитого. Зато все были уверены, что этот французоподобный гражданин не присутствовал на давешней вечеринке, не заглядывал в павильон и никому не попадался на глаза на территории завода.

Только когда дело дошло до событий «вчерашнего», воспоминания пошли живей. Выяснилось, что произошло как раз много приметного: сценарист Кайк облился красным вином, Надя Кутузова показала танец живота, а режиссер Федя Карасевич (до того, разумеется, как слечь в полном бесчувствии на диван и затем оттуда испариться) обнимался с Ликой Гороховой. Когда Лика уехала, Федя ни с того ни с сего начал ухлестывать за Маринкой Хохловой. Правда, другие голоса, и сам Кайк в том числе, уточнили: облился сценарист не вчера, а в прошлый раз, в пятницу. А вот танец живота в самом деле состоялся. Маринка Хохлова это подтвердила. Зато она ничего не помнила про ухлестывания за собой Карасевича.

Финал вечеринки, как водится, в памяти у всех остался смазанным и смутным. Ничего не поделаешь: устали после трудного рабочего дня. Совершенно трезвый — и накануне, и нынче — актер Саша Рябов ничем не помог. Вчера он уехал рановато, когда еще все оставшиеся сотрапезники сохраняли ясное представление о том, что происходит. Поэтому новой информации он не дал, к тому же оказался на редкость косноязычным молодым человеком.

Другой трезвенник, Ник Дубарев, оператор, заявил, что вчера вообще ничего видеть не мог. В первые же минуты вечеринки он умял какую-то пиццу и прилег вздремнуть прямо посреди декораций, на кровати сериального француза. Кровать эту отлично знал весь город. В ней разворачивалось множество напряженных сцен между Ликой и Островским (именно одну из таких сцен чуть было не досмотрел в свое время майор Новиков). В эту же кровать приходилось переносить действие, когда спонсор сериала, модная фирма «Омела», не подвозила вовремя стильных одежд, которые сдавались группе напрокат. В таком случае Лика снималась в дежурной атласной комбинашке, а Олег Адольфович — в своих собственных трусах. Этих трусов, впрочем, никто никогда на экране не видел — француз, памятуя про прайм-тайм, прикрывался по седую грудь одеялом.

На этом-то самом одеяле и прикорнул вчера оператор Дубарев. Заснул сразу, поскольку вымотался за день, как собака. Он бы давно убрался и спал бы в собственной кровати, но Катя Галанкина попросила после вечеринки подвезти ее домой. Она сама растолкала Ника где-то около полуночи. Сначала они передали жене Островского, не вязавшего лыка, а потом поехали к Катерине. У Катерининого подъезда стоял и ждал ее какой-то мужик с бородкой и ведром желтых хризантем. Майор Новиков понял, что это был тот самый доцент, который до утра пролежал в наручниках. Вот не повезло бедняге!

Рассказы трезвых участников вечеринки выглядели вполне достоверно. Лишь обилие спящих в павильоне тел настораживало. Свидетелями телевизионщики оказались никудышными — путали вчерашнее с прошлогодним, а явь с бредом и творческими планами. Наименее причудливыми были воспоминания сценариста Леши Кайка, белобрысого рослого детины. Он четко знал, кто где вчера сидел, что ел и сколько выпил. Разговоров никаких он не запомнил, потому что думал свою собственную думу, а потом участвовал в танце живота. Он определенно утверждал, что на диван в кабинете лег и прикрылся пальто от Армани режиссер Карасевич собственной персоной, и никто другой. А вот Маринку Хохлову, по его наблюдениям, основательно развезло. Она все время звонила кому-то по мобильнику и приглашала присоединиться к веселой компании. Никто, правда, на зов не явился.

Катерина Галанкина — жена Карасевича, красавица со следами тысячи перекрасок в прическе, — к общей картине ничего интересного не добавила. Она чинно заявила, что вчера все шло, как обычно бывает в подобных случаях. Держалась она достойно, хотя Стас чувствовал: такая и соврет на голубом глазу. Тем временем народный артист Островский от волнения и похмельной слабости вдруг перешел на французский язык, которого не знал. Вопросы, заданные по-русски, он совсем перестал понимать.

Ничего нового не вспомнила и Лика Горохова. Она лишь взахлеб плакала и спрашивала, где Федя. Феди в самом деле не было. По адресам возможных баб, которые предоставила жена пропавшего, Катерина, обнаружить режиссера пока не удавалось.

Эффектная Надежда Кутузова играла в сериале самое себя, хозяйку модельного агентства. Ни с того ни с сего она напустила на себя чопорной официальности. Было достоверно известно, что вчера она отплясывала танец живота, а после лихо укатила с Кайком, но о своем танце и о прочем говорить она наотрез отказалась. Даже требовала присутствия адвоката.

Молодой художник Супрун адвокатов не звал, но «ничего такого», как он сам выразился, не видел.

Станислав Иванович распустил по домам всю компанию и признал: как лежал на этом деле поутру густой туман, так и остался лежать. Стало быть, придется проверять тысячу версий. Думать над ними сначала помешала администраторша съемочной группы Марина Хохлова. Она не пошла домой, а пристала к майору с вопросом, когда можно будет возобновить в павильоне съемки. Хорошо бы дня через три!