– Уже проверяют.

Тут же, как по заказу, зазвонил его мобильник. Он послушал, и лицо его вытянулось:

– Говорят, что и впрямь получила в наследство. Как же тебе удалось? Охмурила старушку? Или завещание подделала?

Я возмутилась:

– Игорь! Ты соображаешь, что говоришь?! С какой стати ты меня обвиняешь?

– Да я просто понять хочу. Ведь сама видишь: несостыковочка.

Я вздохнула:

– Ладно, расскажу. Лариса Дмитриевна, которая жила в этом доме, оказывается, была родной теткой моей мамы. Но мама о ней ничего не знала. Не догадывалась даже, что у нее есть родня. Ведь в детский дом она попала в двухлетнем возрасте. Думаю, еще даже разговаривать не умела. Ее мать погибла. Машина сбила. А про отца вообще сведений нет. Так что девочку определили в приют. Думаю, эта самая тетка и определила, но о ней в мамином личном деле ничего не было. Я когда узнала, что мы с ней два года жили буквально через забор, сразу подумала: а не она ли поспособствовала тому, чтобы твои родители взяли на работу моих? Ну, чтобы мы на глазах были. Или это просто такое удивительное стечение обстоятельств. Ты не знаешь?

– Без понятия. – покачал он головой.

Я опять вздохнула:

– А теперь уж и не спросишь. Не у кого.

– А может, она и не знала, что по соседству с ней обитает ее племянница?

– Думаю, что знала. Просто открываться не захотела. Зачем мы ей? Голодранцы.

Боялась, что придется на нас потратиться.

– Почему ты думаешь, что она знала?

– Так ведь наследство же мне оставила! Больше некому было. Была бы жива мама – ей бы отписала. Получается, она всегда следила за ней издали. А потом уж – и за мной. Господи, как подумаю. Мама столько натерпелась в детстве, потом буквально жилы рвала, чтобы семью прокормить, а эта мадам по заграничным курортам раскатывала, проматывая деньги покойного мужа, ни в чем себе не отказывая!

– Вот мразь! – помрачнел Соболев.

– Да уж, дрянь редкая. И когда я сиротой осталась, чужие люди больше участия приняли в моей судьбе, чем эта – кто она мне? – двоюродная бабушка. Так, кажется. Я там горе мыкала на всем казенном, а она тут барствовала. И ведь нам от нее ничего не надо было! Просто для мамы было бы важно знать, что у нее есть родная душа. Так и не узнала.

Неожиданно для себя я заплакала. Надо же, ведь сколько лет не плакала! Думала, разучилась давно.

Игорь растерялся, пересел ко мне поближе, обнял за плечи, уткнулся носом мне в затылок, повторяя тихонько:

– Ну, будет, будет. Теперь-то уж что плакать? Катя, хватит, я тебя прошу.

Смотри-ка, а он – неплохой парень. Вполне душевный. Конечно, можно было бы и перестать. Всплакнула – и хватит. Но слёзы лились и лились. Еще бы, их столько скопилось за все мои безрадостные годы.

Игорь встал, налил мне воды, упрашивал выпить. Но я даже этого не смогла. Зубы выбивали чечетку по краю стакана, вода расплескивалась. Он забрал у меня стакан, а что делать дальше – не знал. Потом вспомнил:

– У тебя валерьянка есть?

– От. тт. куда? – с трудом выговорила я. – Нет, конечно.

– Так, может, я сгоняю в аптеку? – с готовностью вскочил он.

– Нне. надо. Я. уже. в норме, – выговорила я сквозь всхлипы.

– Я вижу. Какое там «в норме», если ты даже говорить не можешь?

– Это с непривычки. Много лет не позволяла себе этого. А оно накопилось. Знаешь, я, пожалуй, прилягу. Не возражаешь?

– Конечно-конечно! Давай доведу до места.

В спальню я не пошла. Решила прилечь в каминном зале на диване. Пусть ненавистная двоюродная бабка с портрета посмотрит, до чего меня довела!

Укрыв меня пледом, Игорь примостился прямо на полу, поглаживая меня по плечу.

– Посидеть с тобой?

– Не знаю. Как хочешь. Только кажется мне, что я сейчас спать буду. Так что нет смысла.

– Я все-таки еще здесь побуду.

Вот спасибо-то! Теперь главное, чтобы Вадим не позвонил.

Я отключила телефон, пояснив:

– Чтобы не будили звонками.

– А кто может позвонить?

Я услышала в его голосе ревность и внутренне улыбнулась: не волнуйся, сейчас ты для меня – самый главный. Телефон я на всякий случай сунула под подушку. Там не доберется. Не рискнет. А то я – спать, а он – мой телефон исследовать? Не бывать этому!

Шмыгнув носом, я тихо проговорила:

– Знаешь, ты сейчас уходи. Наедине с собой я быстрее приду в чувство. А завтра, если хочешь, я посмотрю твой офис. Оценю фронт работ. Не возражаешь?

Он просиял:

– Душевно рад! А как же отпуск?..

Я только рукой махнула:

– Да какой там отпуск. Меня только работа на свете держит. Хочу срочно себя чем-то занять, чтобы дурные мысли в голову не лезли. Когда плохое настроение или что-то не ладится, я всегда работой спасаюсь.

– Ладно, договорились. Завтра утречком со мной поедешь. А теперь спи.

Уходя, он поцеловал меня в лобик, как маленькую, погладил по волосам. Чем, кстати, сильно меня удивил.

Утром я была на ногах уже с рассветом. Позвонила Вадиму. Разбудила, должно быть, потому что голос был недовольный:

– Что тебе неймется в такую рань?

– И тебе доброго утречка! Докладываю: сегодня иду внедряться в осиное гнездо.

– Поясни.

– Соболев уговорил заняться его офисом. Хочет шикарный ремонт. Точнее, он хочет меня. В смысле – чтобы все время рядом обреталась. Я не стала отказываться.

– Прекрасно! Что-нибудь еще?

– Нет. Спи дальше. А работать – мой удел.

– Язва.

– Я тоже тебя обожаю!

Чуть позже позвонил Соболев:

– Катя, собирайся. Через полчаса выезжаем.

– Давно готова. Увижу тебя – выйду. Кстати, я хотела тебя попросить: на людях мы – просто деловые партнеры. Наши совместные воспоминания никого, кроме нас, не касаются. Ладно? Захотелось перемен, и ты пригласил хорошего дизайнера, который кардинально преобразит твой офис. Общаться там будем исключительно по делу. Я хочу, чтобы люди воспринимали меня как человека, который пришел туда делать конкретную работу.

– Ладно, как скажешь. Да ты ведь и будешь заниматься конкретным делом! Кстати, я тебе заплачу за работу, сколько скажешь. Сама назначь цену. И не стесняйся!

Богатенький Буратино. Надо же, какой широкий жест!

– Да ладно, обойдусь. Подарю тебе свой труд в память о нашей нежной детской дружбе. Ничего страшного. Я всегда на вашу семью пахала задаром.

– Катя!..