Не о такой семейной жизни я мечтала. Ни о поводках, ни о заборах там речи не было.

— Я не могу больше так жить, понимаешь, Глеб? — я рыдала на его груди, после того, как разругалась с отцом и громко хлопнула дверью, уходя. Покидала в сумку только самое необходимое и ушла. Меня никто не останавливал. Но слова, которые отец кричал во время ссоры, не давали спокойно дышать и жить.

— Настя, все семьи переживают кризисы. У вас тоже, наверное, такой настал. — Он нежно гладил меня по волосам, успокаивая и убаюкивая. — Скорее всего, твой отец не готов к тому, что ты повзрослела.

— Нет! Он всю жизнь мечтал, когда же я стану взрослой!

— Это тебе так кажется, Насть… — Иногда казалось, что Глеб старше меня не на пять лет, а на все пятнадцать. Таким он выглядел мудрым и рассудительным. — А на самом деле, родители никогда не готовы отпускать своих детей в свободное плавание.

— Ты что, оправдываешь его? Защищаешь? — я вскинулась возмущенно. Даже слезы на время высохли. — Хочешь сказать, что я не права? Может, еще вернуться нужно, прощения попросить?

— Я не хотел бы, чтобы ты ссорилась с отцом. Это твоя семья, все-таки… — Для Глеба слово «семья» значило не меньше, чем для меня. И даже больше, наверное… Он потерял отца в шестилетнем возрасте, когда уже помнишь все и тоскуешь безумно. А потом и мама его ушла, когда он учился на последнем курсе универа.

Я, со своими претензиями к абсолютно живым и здоровым родителям, казалась полной дурой на его фоне. И каждый раз, начиная жалобы, осекалась… Мне есть, на кого жаловаться и с кем спорить. Глебу — уже не с кем.

— Я хочу, чтобы у нас с тобой была семья. Нормальная. Счастливая. И чтобы дети в ней не страдали от того, что их не любят! — не удержалась, выпалила. То, что было пределом моих мечтаний. Что представляла себе каждый раз, думая о будущем.

— Так и будет, конечно. Даже не сомневайся! — он снова притянул меня к себе, улыбаясь, словно малому ребенку. — Нарожаем с тобой целую кучу, будем всех любить. И все будем счастливы.

— Обещаешь?

— Да. Обещаю. Но наши с тобой планы никак не должны влиять на отношения с твоей настоящей семьей.

— Нет. — Я уже почти успокоилась и могла говорить внятно. Пересела с его коленей подальше. — Ты даже не представляешь, что он говорит о тебе, Глеб!

— И пытаться не буду… — он усмехнулся. — Но в этом сложного ничего нет: сирота без роду, без племени, нищий недавний студент. Пытается склеить юную, красивую, богатую невесту. Все на поверхности, и я все понимаю.

— Но он же не знает ничего о тебе! Как так можно, делать выводы, только на одних догадках?

— А что твой отец, да и не только твой, может еще обо мне знать? Он имеет полное право так рассуждать.

— Но ты же, блин, талантливый! Сегодня нищий, а завтра твои проекты будут продаваться за бешеные деньги! — Я узнавала у знакомых и друзей, сам Глеб ничего не рассказывал: у него, действительно, были гениальные задумки и решения в области программирования. Еще в универе ему завидовали однокурсники и даже преподы. Но для раскрутки нужны были деньги, связи и время.

— Вот завтра, когда эти деньги у меня появятся, и стоит ждать, что твой отец подумает иначе. А сейчас пока смешно и глупо об этом говорить. Знаешь, сколько по миру бродит непризнанных гениев? Я не хочу казаться одним из них.

— А пока ты мне предлагаешь вернуться домой и подождать? Так, что ли?

— Нет, конечно. Я очень рад, что ты пришла ко мне. Больше не нужно прятаться и тискаться в подъездах. Придется квартиру отдельную поискать, но это дело времени.

— Глеб, ты действительно, не против, что я буду жить с тобой? — прошептала недоверчиво. Одно дело — сгоряча хлопать дверью и уходить из дома в никуда, другое — успокоиться и понять, что твой любимый мужчина может быть и не готов к такому повороту.

— Настя, я счастлив. Правда. Просто мне не нравится, что я не успел к этому подготовиться. Нужны минимальные условия, чтобы тебе комфортно было.

— Я потерплю, не переживай. — Ощущение эйфории уже начинало накрывать с головой. Я буду рядом с Глебом, который любит меня просто так, не за мои успехи и послушание, не за какие-то невероятные заслуги, а за то, что я существую на свете. Такая вот, не очень правильная, Настя Астафьева. И не придется каждый день смотреть в глаза отцу и видеть в них вечное неудовлетворение. Наверное, тоже тем, что я существую.

— Настенька, я чай свежий сделала! С твоими любимыми оладушками! — бабушка заглянула в дверь комнаты, аккуратно постучавшись перед этим. — Пойдешь со мной, составишь компанию?

Бабуля переживала за меня, это и понятно: внучка вернулась домой после нескольких месяцев отсутствия, и ходит теперь сама не своя. Отец ей, похоже, ничего не сказал о своих планах выдать меня замуж. Наверное, пожалел. А может, просто не посчитал нужным, с него станется. У меня же язык не поворачивался, чтобы хоть слово вымолвить. Казалось, пока никто, кроме нас четверых, об этом не знает, все еще понарошку, и все еще можно отменить. Ну, и страшно было, что бабуля будет волноваться. В ее возрасте и с ее здоровьем это просто опасно.

Надо было как-то собраться с духом и начинать строить из себя счастливую влюбленную. Чтобы потом весть о замужестве не показалась ей странной. Отец сказал, что можно пока не спешить — они с Залесскими еще готовят документы и обсуждают нюансы, но нужно быть готовой. Ощущала себя вещью или животным, которое хозяин вырастил, выдрессировал, а теперь планирует продать подороже. Гадкое и обидное состояние. Надо было бы психануть, бороться, доказывать свое право на свободу и независимость… Но суровая правда жизни в том, что никакой независимости не было у меня. И провальная попытка самостоятельной жизни с Глебом это очень хорошо показала.

Отец, словно читая мои мысли, не раз об этом напоминал. Вбивал в мою голову мысли: «Не рыпайся, Настя. Делай то, что тебе скажут, и всем от этого будет лучше. А лимит на желания ты исчерпала».

— Спасибо, бабуль. Я лучше подремлю… Как-то ничего не хочется… — Я лежала, закутанная в плед до самого носа, не желая даже шевелиться. Навалилась такая апатия, которую даже мой здоровый юношеский аппетит не мог побороть. И оладушки я люблю очень, но сейчас даже мысль о них вызывала приступы тошноты.

— Роднуля моя, у тебя ничего не болит? — бабуля присела на край кровати, тревожно потрогала мой лоб, потом прикоснулась губами, прямо как в детстве. — Температуры нет, вроде бы… А есть отказываешься. Что случилось, Настёна?

— Душа болит… такое бывает, знаешь? — выпалила, не подумав. А ведь я не хотела тревожить ее.

— Ох, и ты туда же! — ба всплеснула руками. — Когда набраться успела-то?

— Чего набраться? — Я даже привстала немного, так удивилась.

— Так, вот… Сериал-то мой любимый… Название запамятовала, все похожие друг на друга, как один… То ли «сестра брата», то ли «дочь отца», в общем, родня сплошная, а посмотришь — и вовсе не родня. — Бабушка задумчиво нахмурилась. — Неважно. В общем, эта родная сводная приемная по трем мужикам пробежалась, пришла к четвертому. Ребенка ему родила, он ее кормит-поит, а ей все не нравится. Душа, понимаешь, болит!