Андрей вдруг хлопнул себя по забинтованному лбу и стал расстегивать свой рюкзак.

— У меня же тут вот… — и он вытряхнул на стол три банки тушенки, начатую буханку черного хлеба, коробку кускового сахара и пачку чая. — Это вам.

Двенадцать пар глаз несколько долгих секунд смотрели на это «богатство», затаив дыхание. Первой пришла в себя Надежда Павловна. Сглотнув слюну, она оторвала взгляд от хлеба и перевела его на парня: — Но ведь это твой сухой паек.

— Вы берите, берите, а я… Все нормально. Вам это, детишкам. Чтобы чаю с сахаром попили.

Больше не споря, женщина собрала со стола продукты и отнесла их в большую картонную коробку.

Закончив обедать, Андрей встал и направился к выходу.

— Уже уходишь? — спросила Катя, собирая со стола посуду.

Уловив в ее вопросе тревогу, он достал из кармана пачку сигарет: — Пойду покурю.

Выбравшись из сумеречного подвала на улицу, Андрей прищурился от дневного света, чиркнул зажигалкой и втянул в себя едкий табачный дым. На душе у него было очень тяжело. С одной стороны ему хотелось поскорее уйти отсюда. Подальше от этого подвала, от ответственности за жизнь этих людей, от неизвестности, что будет дальше. А с другой — горящие надеждой детские глаза, их доверие ему. Едва передвигающаяся по подвалу Надежда Павловна. Сильная, волевая женщина, но так нуждающаяся в помощи. А главное- Катя. Эта милая, славная девушка, которая всю себя отдает на то, чтобы они все выжили.

Тягучий, противный свист оборвал его мысли, и через секунду где-то за домом раздался взрыв. От неожиданности Прохоров присел, выронив сигарету. Из подвала выбежала встревоженная Катя.

— Чего расселся, быстро сюда. Слышишь, обстрел начался. Наверное, «птичка» тебя засекла, сейчас весь двор вспашут.

Девушка схватила его за рукав, и потащила вниз. Через минуту там, наверху начался сплошной ад. Снаряды ложились все ближе и ближе заставляя сотрясаться весь дом до самого основания. Дети, как цыплята к наседке, прижались к Надежде Павловне и при каждом разрыве втягивали головы в плечи, и зажмуривали глаза. Андрей сидел рядом с Катей и обнимал её за плечи прижимая к себе. Девушка не сопротивлялась. Наоборот, она уткнулась лицом в его грудь, как бы прячась от этого кошмара. Прилеты прекратились так же внезапно, как и начались, и в воздухе повисла звенящая, настороженная тишина, а Андрей все сидел, крепко прижимая к себе Катю.

— Дядя, дядя — дернула его за подол куртки девочка не более трех лет со взрослыми, печальными глазами. — Ты живой, дядя?

— Живой, живой, — улыбнулся Андрей и погладил её по головке.

Девчушка взобралась на скамейку, пододвинулась к парню, и прижалась к его руке: — А моих маму и папу убили. Мы шли из магазина, когда бахать начало. Мама повалила меня на асфальт, а сама сверху. Когда все закончилось, я из-под нее не могла выбраться, плакала. Меня Катя вытащила. А маму с папой прямо там, у дороги, и закопали. Я потом тебе покажу.

Девочка говорила об этом так спокойно, так безэмоционально, что у Андрея от ужаса волосы на голове зашевелились, и, наверное, впервые за всю жизнь ему захотелось плакать. Парень с трудом проглотил подступивший к горлу ком и крепко прижал к себе эту маленькую — взрослую девочку. Теперь для него вопроса «уйти или остаться» больше не существовало.

5

Прохоров жил в подвале уже больше недели. Со временем он перестал ему казаться сырым и мрачным, а от детского шума и визга на сердце становилось тепло и радостно. Раз играются- значит живы, значит не огрубели, значит они остались детьми. Каждый день он, то один, то вместе с Катей выходили в город чтобы добыть что-нибудь съестное, найти подходящую для питья воду, собрать дров для печки. Часто обстрелы заставали его вне подвала, и тогда Андрей, уже как опытный человек, пережидал их в ближайшем укрытии. Вот и на этот раз прилет застал его во дворе многоэтажного дома, в трех кварталах от подвала. Бросив тележку с дровами, он забежал в подъезд и присел в углу. По тому, как сотрясло весь дом и на него посыпалась штукатурка Прохоров догадался, что один из снарядов попал в верхние этажи. Когда все стихло, он отряхнулся, и отплевываясь от набившейся в рот побелки, вышел во двор. Над соседнем подъездом, на уровне пятого этажа, зияла огромная дыра

— Ох, чтоб вас… — выругался Андрей. — Надеюсь, что там никого не было.

Собрав заново разбросанные куски досок, сучья и другие деревянные обломки для печки он уже покатил было тележку к подвалу, но тут ему показалось, что в этом проеме мелькнуло чье-то лицо. Постояв в раздумье с полминуты, Прохоров все же решил проверить, есть ли кто на том этаже. Даже за столь короткое время жизни в этом городе его научили не проходить мимо чей-то беды, если можешь помочь. Ведь сейчас она общая для всех.

Поднявшись по уцелевшей лестнице на разрушенный этаж Андрей, осторожно ступая по битому кирпичу, кускам бетона, обходя поломанную, разбросанную мебель, пробрался вглубь квартиры. От того, что он увидел, кровь застыла в его венах, а глаза заволокло пеленой гнева и боли.

За диваном, на полу сидел и плакал годовалый ребенок, в трех метрах от него лежала мертвая мать, а над ней склонился Василий Савельев, и с остервенением пытался стащить с её, еще не остывшего пальца, обручальное кольцо. Заслышав шаги, он обернулся, и звериный оскал перекосил его заросшее, грязное лицо.

— А-а-а. это ты, — прохрипел Савельев. — Опоздал. Это моя добыча, я первый сюда пришел. Иди ищи в другом месте.

— Вася, ты что творишь?! — От гнева и ярости Андрея начало трясти, руки сжались в кулаки, и он бросился к бывшему другу, но тот проворно отскочил в сторону, и выхватил из кармана пистолет.

— Стой, урод, пристрелю! — Савельев медленно, спотыкаясь пятился к дыре в стене неумело держа оружие в вытянутой руке.

— Вася, ты что?! Опусти пистолет, опусти, придурок! — голос Прохорова сорвался на крик. Споткнувшись о что-то, он нагнулся, схватил увесистый кусок кирпича, и занес над головой.

— Опусти пистолет, а не то я брошу.

— Ты бросишь? — не переставая пятиться, рассмеялся Савельев. — Кишка у тебя тонка. Ты всегда был трусом и тряпкой. Это благодаря мне ты здесь. Ты мне всем обязан, и еще смеешь на меня руку поднимать? Я здесь главный! Я, слышишь?! Уйди с дороги, не мешай мне!

— Вася, давай по-хорошему. Опусти пистолет и спокойно поговорим.

— Мне не о чем с тобой говорить. Пошел вон,