На дурака расставленная снасть,

Паук, что лижет жвалы, кровь почуя,

Бездонная разинутая пасть,

Во тьму которой кубарем лечу я,

О пагубная, пагубная страсть!

Своим рассудком за тебя плачу я.[11]

Сэр Филип Сидни

Гарриет Вэйн сидела за письменным столом и смотрела в окно на Мекленбург-сквер.[12]Поздние тюльпаны выстроились словно на параде, а четверо ранних игроков в теннис энергично выкрикивали счет беспорядочной и не слишком умелой игры. Но Гарриет не видела ни тюльпанов, ни игроков. Перед ней на бюваре лежало письмо, но и оно расплывалось перед глазами, уступая место другой картине. Она видела прямоугольный двор серого здания, выстроенного современным архитектором в стиле, который не был ни старым, ни новым, но примирительно протягивал руки прошлому и будущему. В окружении серых стен зеленел ухоженный газон с цветочными клумбами по углам и белым каменным бордюром. За ровными крышами, крытыми котсуолдским шифером, возвышались кирпичные дымоходы домов постарше, имевших менее официальный вид: внутренний двор все еще хранил уютную память о некогда располагавшихся здесь викторианских жилищах, давших приют первым робким студенткам колледжа Шрусбери. Дальше рядами тянулись деревья вдоль Джоветт-уок, а за ними виднелись старинные фронтоны и башня Нью-колледжа. Галки кружили на фоне хмурого неба.

Память расставила во дворе живые фигурки. Студентки прогуливаются парами. Студентки бегут на лекции, торопливо накинув мантии поверх летних платьев, а ветер треплет академические шапочки, превращая их в нелепое подобие шутовских колпаков. В привратницкой стоят велосипеды, в прикрепленных к раме корзинках — стопки книг, на руль намотаны мантии. Седеющая женщина-дон[13]идет по газону, глядя вперед невидящим взглядом, мысли ее заняты аспектами философии XVI века, рукава полощутся по ветру, а плечи ссутулены под тем особым академическим углом, который позволяет уравновешивать тяжелые складки поплина.[14]Два студента-коммонера[15]в поисках преподавателя — с непокрытой головой, руки в карманах — громко рассуждают о лодках. Ректор и декан[16](первая — седовласая и величественная, вторая — приземистая, бодрая, похожая на птичку-чечетку) оживленно совещаются о чем-то под аркой, ведущей в Старый двор. Высокие стрелки дельфиниума трепещут на сером фоне — они напоминали бы синее пламя, если бы пламя могло быть таким ярко-синим. Шрусберская кошка, задрав хвост, деловито и независимо шагает по направлению к буфету.

Все это так далеко в прошлом, так законченно и самодостаточно, словно бы мечом отсечено от горьких лет, лежащих в промежутке. Сможет ли она вернуться туда? И что скажут ей эти женщины — этой Гарриет Вэйн, которая получила Первую степень по английской литературе, уехала в Лондон писать детективы, жила с человеком, за которым не была замужем, попала под суд за убийство этого человека и тем снискала сомнительную славу? Не такой карьеры ожидал от своих выпускниц колледж Шрусбери.

Она никогда туда не возвращалась, сначала потому, что слишком любила этот город и решительно оторваться от него казалось легче, чем длить расставание, и еще потому, что родители умерли, оставив ее без единого пенни, и попытки заработать на жизнь занимали все ее время и мысли. А после неприглядная тень виселицы легла между нею и этим залитым солнцем двором с его серыми стенами и зеленым газоном. Но теперь?..

Она снова взяла в руки письмо. Это была горячая просьба приехать в Шрусбери на встречу выпускников — такая просьба, в какой трудно отказать. Подруга, которую Гарриет не видела со дня окончания колледжа, теперь далекая, замужняя, внезапно заболела и хочет повидать ее, прежде чем уехать за границу на сложную и опасную операцию. Мэри Стоукс — как прелестна, как грациозна была она в роли мисс Пэтти,[17]когда они ставили пьесу на втором курсе! Очаровательная девушка с прекрасными манерами, любимица однокурсниц. Так странно, что она захотела дружить с Гарриет Вэйн — неловкой, угловатой, отнюдь не пользовавшейся всеобщей благосклонностью. Мэри вела, Гарриет следовала за ней: когда они плавали на плоскодонке по Черуэллу, прихватив термосы и клубнику; когда лезли на Модлин-тауэр перед восходом в Майское утро и чувствовали, как башня покачивается под ними в такт мерным ударам колокола; когда засиживались допоздна у камина с кофе и имбирной коврижкой — именно Мэри играла первую скрипку в их нескончаемых разговорах о любви и искусстве, о религии и гражданских правах. Все друзья считали, что Мэри рождена для Первой степени, и лишь немногословные, непроницаемые доны не удивились, когда пришли списки с именем Гарриет в Первом классе и Мэри — во Втором. С тех пор много воды утекло — Мэри вышла замуж, и о ней почти ничего не было слышно, если не считать болезненного упорства, с которым она возвращалась в колледж, не упуская ни единой возможности. А Гарриет оборвала все старые связи, нарушила половину заповедей, втоптала в грязь свою репутацию и заработала кучу денег, к ее ногам пал богатый и остроумный лорд Питер Уимзи, и она могла бы выйти за него замуж, если бы пожелала, она была полна силы и горечи и осыпана сомнительными дарами славы. Прометей и Эпиметей поменялись ролями,[18]одному достался ящик бед, другому — голая скала и орел, и уже никогда, думала Гарриет, никогда не встретиться им на равных, как прежде.