— Мы только что вернулись с Итаки. Боб страшно заинтересовался вновь открытыми захоронениями, он придумал совершенно революционную теорию о погребальных обрядах. Пишет работу, в которой противоречит всем выводам Ламбарда, а я помогаю — выправляю эпитеты на более сдержанные и вставляю дипломатичные сноски. То есть Ламбард, конечно, старый идиот, но необязательно так прямо и говорить. Ледяная вежливость звучит еще убийственней, правда?

— Безусловно.

Ну вот, хоть кто-то не изменился ни на йоту, несмотря на годы и замужество. В своем нынешнем настроении Гарриет была склонна этому радоваться. После подробных расспросов о захоронениях она спросила про детей.

— О, они становятся все забавнее. Ричард — это старший — стал проявлять интерес к раскопкам. Его бабушка была просто в ужасе, когда на днях обнаружила, что он терпеливо, по правилам раскапывает мусорную кучу садовника и составляет коллекцию костей. Ее поколение так боится грязи и микробов. Они правы, конечно, но детям это, кажется, не вредит. Так что отец выделил ему ящик для хранения находок. Мама возмущается, что мы ему потакаем. Я думаю, в следующий раз надо взять Ричарда с собой, хотя мама, конечно, будет очень волноваться, потому что там антисанитария и от греков можно подцепить черт знает что. Слава богу, все дети получились довольно умные, такая скука быть матерью болванов, а ведь это чистая лотерея. Если бы можно было придумывать их, как героев книжки, это было бы большим облегчением для людей с упорядоченным умом.

От этого беседа естественно перешла к биологии, факторам Менделя,[31]«Дивному новому миру»[32]и оборвалась лишь с появлением бывшего тьютора[33]Гарриет, которая отделилась от толпы выпускников. Гарриет и Фиби дружно бросились к ней. Мисс Лидгейт осталась верна себе. Она была блестящим ученым, но моральные дилеммы словно бы оставались невидимыми для ее прямого невинного взгляда. Сама будучи человеком безукоризненной порядочности, она с удивительной широтой и благородством принимала недостатки других. Как знаток литературы она могла бы назвать все грехи мира, но едва ли была способна распознать их в реальной жизни. Казалось, сам факт ее присутствия обезоруживал и обеззараживал любое зло, совершенное другими. Через ее руки прошло множество учеников, и в каждом из них она находила только хорошее, так что не смогла бы поверить, будто они способны сделать что-то по-настоящему дурное, как Ричард III или Яго. Да, ее ученицы могли быть несчастливы, да, они могли запутаться в сетях непостижимых искушений, от которых, по счастью, была избавлена сама мисс Лидгейт. Если она слышала о краже, о разводе, а то и о чем-нибудь похуже, она озадаченно хмурила брови и думала, до какого же отчаяния нужно было дойти, чтобы совершить такую ужасную вещь. Только однажды Гарриет слышала, как мисс Лидгейт говорила о ком-то с явным неодобрением — это случилось, когда одна из ее бывших учениц написала популярную книгу о Карлейле.[34]«Ни научного исследования, ни критического осмысления, — был ее вердикт. — Насобирала старых сплетен и даже не удосужилась проверить их правдивость! Неряшливо, безвкусно, рассчитано на дешевый успех. Мне за нее стыдно». Но даже тогда она добавила: «Наверное, она очень нуждается в деньгах». Однако своей ученицы Гарриет Вэйн мисс Лидгейт нисколько не стыдилась. Напротив, она тепло приветствовала ее, пригласила зайти в воскресенье утром, с одобрением отозвалась о ее книгах и похвалила за то, что даже в детективах Гарриет придерживается академических стандартов английского языка.

— Вся профессорская читает вас с упоением, — добавила она. — Мисс де Вайн, например, горячая поклонница вашего таланта.

— Мисс де Вайн?

— Ах, ну конечно, вы ее не знаете. Наш новый исследователь-стипендиат. Она прекрасный человек, и я знаю, что она хочет поговорить с вами о ваших книгах. Вы должны с ней познакомиться! Она у нас на три года. В колледже мисс де Вайн будет жить только со следующего семестра, но она уже несколько недель в Оксфорде, работает в Бодлеанке.[35]Она пишет прекрасное исследование о финансовой системе эпохи Тюдоров, получается невероятно увлекательно, даже для тех, кто, как я, вообще ничего не смыслит в деньгах. Мы так рады, что колледж предложил ей стипендию имени Джейн Барраклаф. Она — замечательный ученый, но у нее был трудный период.

— Кажется, я о ней слышала. Она возглавляла какой-то провинциальный колледж?

— Да, она три года была провостом Флэмборо, но эта работа не очень ей подходила, слишком много административных обязанностей, хотя, конечно, она прекрасно разбирается в финансах. Но она была перегружена — ведь еще надо вести собственные исследования, принимать экзамены на докторскую степень, возиться со студентами — университет и колледж вместе ее совершенно вымотали. А она из тех, кто всегда выкладывается целиком. Еще, я думаю, у нее возникли трудности в личном общении. Она заболела, ей пришлось уехать за границу на пару лет. Она только недавно вернулась в Англию. Ну и, конечно, с финансовой точки зрения все очень изменилось, когда она ушла из Флэмборо. Приятно думать, что следующие три года мисс де Вайн сможет писать свою книгу, не беспокоясь об этой стороне дела.

— Я теперь вспомнила, — сказала Гарриет. — Кажется, на прошлое Рождество объявляли конкурс.

— Наверное, вы видели объявление в ежегоднике Шрусбери. Мы, конечно, считаем за честь ее принять. На самом деле ей следовало бы занять профессорский пост, но не думаю, что она вынесет преподавательскую нагрузку. Чем меньше мисс де Вайн будет отвлекаться, тем лучше, ведь она действительно настоящий ученый. А вот и она, вон там… О боже! Кажется, ее поймала мисс Габбинс. Помните мисс Габбинс?

— Смутно, — отозвалась Фиби. — Кажется, когда мы поступили, она была уже на третьем курсе. Золотое сердце, но страшная зануда, всегда всех усыпляла на общих собраниях.