– Наверное, вы хотите сказать, что в то время, когда он, по его словам, стоял на остановке и ждал автобус, его не было там потому, что на самом деле он прятал в это время окровавленную одежду.

– Ну конечно! Работая, он обычно надевал дождевик. Вы читали об этом в показаниях миссис Криллинг и Элис. Иногда он приходил в нем домой, в каретный сарай, а иногда вешал его на крюк у задней двери «Приюта Победителя». Пейнтер показал, что надевал его в тот вечер и повесил потом на заднюю дверь. Но плаща так и не нашли. И Элис, и Роджер Примеро подтверждали, что видели его в тот день на стене у задней двери, но миссис Криллинг уверена, что, когда она привела Элизабет в семь, никакого плаща там не было.

– А потом вы нашли его свернутым в комок под живой изгородью в двух полях от автобусной остановки.

– Дождевик и пуловер вместе, – подтвердил Вексфорд, – а еще пару резиновых перчаток. Все было в крови.

– Но его плащ мог надеть кто-то другой, а пуловер вы так и не опознали.

– Элис Флауэр показала, что он похож на тот, который иногда надевал Пейнтер.

Арчери глубоко вздохнул. Некоторое время он еще продолжал засыпать старшего инспектора вопросами и возражениями, но потом вдруг смолк. Его лицо выражало нечто большее, чем просто нерешительность. Вексфорд ждал. «Уж теперь-то, – думал он, – ему придется либо выложить этот свой «личный интерес», либо откланяться!»

После некоторой внутренней борьбы пастор нерешительно спросил:

– А жена Пейнтера, что она говорила?

– Жену нельзя заставлять свидетельствовать против мужа. Как вам известно, ее не было на суде. Она уехала куда-то с ребенком, а через пару лет, я слышал, снова вышла замуж.

Полицейский смотрел на Генри, приподняв брови, и что-то в его словах заставило священника решиться. Его ровный загар окрасился румянцем, а карие глаза сверкнули, когда он, снова напрягшись, подался вперед.

– Их дочь…

– А что дочь? – пожал плечами старший инспектор. – Девочка спала в своей кроватке, когда мы обыскивали спальню Пейнтера, и это был единственный раз, когда я ее видел. Ей было тогда не больше пяти лет.

Голос Арчери зазвучал отрывисто:

– Сейчас ей двадцать один, и это очень красивая молодая женщина.

– Ничего удивительного. Пейнтер и сам был хорош собой в своем роде, а миссис Пейнтер так просто красотка, – усмехнулся Вексфорд и вдруг умолк. Арчери ведь священник. Может, дочь Пейнтера пошла по стопам папаши и тоже натворила дел, почему и попала к священнику под опеку? Генри может оказаться из тех служителей церкви, которые посещают тюрьмы. «С него станется», – злобно подумал полицейский и ощутил приступ гнева при мысли о том, что вся эта длительная дискуссия с вопросами и ответами могла быть хитро подстроена с одной-единственной целью – дополнить психологический портрет какой-нибудь воровки или женщины по вызову. – А что она натворила? – не выдержал он. К черту Гризволда! – Уж расскажите мне, сэр, сделайте милость, и покончим с этим!

– У меня есть сын, главный инспектор, единственный ребенок. Ему тоже двадцать один…

– Ну?

Священнику явно не хватало слов для ответа. Он мешкал, сплетая и расплетая пальцы, но потом наконец тихо и как-то робко признался:

– Он хочет жениться на мисс Пейнтер. – Увидев, как вздрогнул и выпучил на него глаза собеседник, Генри поспешно добавил: – …То есть на мисс Кершо, такая у нее теперь фамилия.

Вексфорд растерялся. Настолько, что даже не знал, как ответить, – редчайший случай в его практике. Он чувствовал, как внутри у него все прямо закипает от волнения, однако позволил себе проявить его лишь настолько, насколько это было совместимо с вежливостью, а затем сдержанно продолжил:

– Прошу меня извинить, мистер Арчери, но я не понимаю, где мог ваш сын, порядочный юноша из семьи служителя церкви Англии, познакомиться с девушкой в положении мисс Пейнтер… э-э-э, то есть мисс Кершо.

– Они познакомились в Оксфорде, – ответил священник как ни в чем не бывало.

– То есть в университете?

– Вот именно. Мисс Кершо – чрезвычайно способная молодая женщина. – Генри позволил себе слегка улыбнуться. – Читает современных классиков. Я слышал, ее выдвигают на первую премию.

Если кому-либо из вас ведома причина или справедливое препятствие, мешающее сочетать этих двоих законным браком, встаньте и сообщите о ней.

Брачные обеты

Если бы его попросили предсказать будущее девушки вроде Терезы Пейнтер, что бы он напророчил ей? Дети вроде нее, размышлял Вексфорд, оправляясь от шока, дети вроде малышки Пейнтера начинают жизнь с клеймом предрасположенности к убийству. А второй родитель, родичи-доброхоты и жестокие одноклассники часто только усугубляют дело. Однако до сегодняшнего дня полицейскому и в голову не приходило задумываться о судьбе этого ребенка. Теперь же, проследив события шестнадцатилетней давности, он понял, что счел бы эту девушку счастливой, если бы ее ждала судьба безвестной фабричной работницы, не исключено, что и с парой приводов за мелкие провинности.

А вместо этого Тереза Пейнтер, очевидно, получила все высшие блага цивилизованного общества: отменные мозги, отличное образование, красоту, дружбу людей вроде викария и любовь его сына.

Вексфорд воскресил в памяти первый из трех раз, когда ему довелось видеть миссис Пейнтер. Было это без четверти восемь вечера того самого сентябрьского воскресенья. Он и его сержант постучали в дверь внизу лестницы, ведущей на второй этаж каретного сарая, и миссис Пейнтер спустилась, чтобы открыть им. Какая бы ни была тогда мода в Лондоне, молодые женщины Кингзмаркхема продолжали сворачивать волосы в толстый валик надо лбом, выпуская на плечи туго закрученные кудряшки. Не была исключением и супруга Пейнтера, натуральная блондинка с напудренным личиком и губками, едва тронутыми красной помадой. Респектабельные провинциальные матроны не пользовались тушью и тенями для век в пятидесятые годы, а миссис Пейнтер была исключительно респектабельна. Кажется, респектабельность вообще была единственной чертой ее характера. На сухой тонкой коже уже начали образовываться морщинки, выдававшие привычку неодобрительно поджимать губы, а подбородок был всегда приподнят, точно голова ее вскинулась в негодовании, да так и застыла.

К полицейским эта женщина относилась примерно так, как другие относятся к мышам или тараканам. Когда они поднялись наверх, ответы на их вопросы она перемежала сетованиями на то, какой это позор – полиция в доме. А таких пустых, невыразительных голубых глаз, как у нее, Вексфорд не видел больше ни у кого в жизни. И ни разу, даже когда Пейнтера уже уводили, она не выразила ни малейшей жалости или сострадания – лишь неизбывный ужас перед тем, что скажут люди, когда узнают, что ее мужа забрали на допрос в полицию.

Значит, она все же не так тупа, как он тогда подумал. Где-то в этой хорошенькой респектабельной мышке и ее похожем на гориллу муже таился тот источник, из которого почерпнула свои таланты их дочка. «Очень способная девушка», сказал о ней Арчери так спокойно, точно это было в порядке вещей. «Господи боже мой, – подумал Вексфорд, – а я-то как хвастал, когда моя собственная дочь получила восемь «О» по всем экзаменам… Бог ты мой! И что это еще за современные классики такие? Писатели, что ли?» Однако его не оставляло сомнение, что под таким замысловатым и нарочито обманчивым именем может укрываться философия или даже политическая экономия. Нет, нельзя обнаруживать свое невежество перед Арчери! Философия, надо же! Он едва удержался, чтобы не присвистнуть. Дочка Пейнтера читает – ишь ты, словечко-то какое подобрали – философию! Поневоле задумаешься. Да нет, скорее даже усомнишься…