Городская суета, тоскливые стены институтского кабинета, политзанятия, парт-, проф- и прочие собрания — все это осталось далеко-далеко позади. А ведь на некоторых еще давят безнадежные отношения в семье! Вот и получается, что экспедиция и постигшая свобода — прыжок в рай из преисподней.

Как среди такого раздолья не появиться крамольным мыслям! Да лагерное житье-бытье пронизано вольнодумием, как суп водой!

Печалит лишь непреложный вывод, к которому приходишь в результате раскопок, — конечность жизни во всех ее проявлениях. Но конечность существования такого монстра человеческой мысли, как Университет марксизма-ленинизма, куда его запихнули в этом году, не опечалила бы совсем! — сам себя рассмешил Сергей Матвеевич. С другой стороны, не будь этого идеологического болота — заметно поутих бы энтузиазм, с каким рвутся в экспедиции. Главное-то не куда бежишь, а от чего! Одного такого примкнувшего, по прозвищу Румын, Сергей Матвеевич встретил недавно около института. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять — парень переживает крайнюю нужду. Старая, потрепанная одежда не по-зимнему легка, заношенный до прозрачности мохеровый шарф и залепленные пластилином дырки на кроссовках. Румын демонстрировал их как вершину своей изобретательности. Зимин отдал ему все деньги, что были в карманах. «Когда-нибудь вернешь!» — успокаивал он Румына, который гордо отказывался от помощи.

Уже не один сезон он ездил в экспедиции, начальником которых был Зимин. Там и получил свое прозвище — лагерные шутники если уж приклеят какое словечко, оно цепляется к человеку на всю жизнь. Года три тому назад Павел Гирин вступил в конфликт с советской системой тотального контроля над личностью. Оформляясь на какую-то научную конференцию в Румынию, Гирин пришел к профоргу подписывать характеристику. Тот велел заменить слово «холост» на «разведен». Исправленный текст не устроил парторга — он требовал указать, что причина развода с женой парткому известна, и приготовился слушать подробности личной жизни. Как же! Не на того напали! Пашка психанул. Сказал, что даже Америка не стоит того, чтобы откровенничать с парткомом, а уж «сраная Румыния» тем более, и в тот же день написал заявление об уходе.

Зимин оформил Румына в штат экспедиции и радовался, что на очень ответственных раскопках, какие ожидают его в этом году, еще одним верным человеком будет больше…

Оп поправил подушку и понял — уже не уснуть.

Темнота за окном немного смягчилась, словно разбавленная молоком. Приглушенно-сонно светились редкие окна в доме напротив. Но почему так тревожно на сердце? Вроде все обдумали, спланировали… Сегодня они с Надей уезжают в экспедицию, в июне она вернется в Москву — Сашка поступает в Строгановку. Мать должна была рядом. Игорек сдаст сессию досрочно и приедет к отцу на раскопки. «Досрочно!» — усмехнулся Сергей Матвеевич. Если так гулять будет, он вообще ее не сдаст!

Всегда так естественно думалось о том, что дети вырастут, повзрослеют, влюбятся. И вот, пожалуйста. Выросли, ни черта не повзрослели, но влюбились. И сын, и дочь! Даже за Сашеньку не так страшно почему-то. Необъяснимое чувство. Но она такая решительная, уверенная. Кажется, во всех ситуациях всегда будет хозяйкой! Больше в мать. Хотя не одобряет он эту дружбу с Глебом.

Парень непонятный; безусловно, избалованный и авантюрный какой-то. Находит ей заказчиков на акварельные портреты. Они у нее, правда, здорово получаются. Но деньги берет незаконно. На частную деятельность надо иметь патент и платить налог. Джинсы недавно купила у спекулянтов. Глеб-то голову девчонке задурил. Скорей бы кончалась эта их любовь! Не тот парень!

А вот Игорек в отца пошел. Вдруг окажется таким же однолюбом! Ох! Натерпится тогда из-за Альбинки… Пошел на днях к Ульянским на Большую Бронную за книгами из Володькиного списка и домой вернулся под утро. «Ты понимаешь, что Альбина не та девушка, с которой можно бездумно развлекаться по ночам? На ней жениться надо! Ты отдаешь себе в этом отчет?» — красный от волнения, допытывался у сына Сергей Матвеевич. «Я люблю Альбинку и через пару лет буду просить ее стать моей женой. Пусть пока подрастет немного», — спокойно отозвался Игорь.

Понимая, что у отца с сыном серьезный разговор, Надя оставила их наедине. «Ну и что ты так расстроился? — спросила она потом, растерявшись не меньше мужа, но прячась за бодрым тоном. — Альбина, конечно, совершенно неподходящая жена для Игоря! Я думаю, ее влюбленности хватит месяца на два-три. Все закончится само собой. Увидишь! — горячилась Надя. — Главное, чтоб не забеременела. Ведь они, наверное, уже спят. Вот и поговори с сыном об этом! А я зайду к Татьяне, пусть присмотрит за дочкой!»

Когда Надя волнуется, ее речь совершенно меняется. Из плавной, неторопливой становится вдруг резкой и рубленой. Как тогда, когда объявила, что уходит… Нет, не надо сегодня это вспоминать! Сегодня хороший день. Праздник. Игорьку девятнадцать. Женщины затеяли торжественный обед. И Альбина и Глеб придут наверняка.

Сергей Матвеевич невольно бросил взгляд на книжную полку, где стоял подарок для сына — сочинения отца истории Геродота. Пусть читает, делает свои пометки, не боясь испортить отцовский экземпляр! И кепка с козырьком. На раскопках незаменимая вещь для защиты от солнца. Недавно венгры подарили — приезжали в институт на семинар. Но Игорьку-то нужнее, а сам он по старинке и шляпой обойдется.

Да! Николай сегодня приезжает. Брат бабы Наты. У сестры погостит, магазины все обойдет. Любит Николай покупать. Он симпатичный мужик, простой, веселый… Дети его любят. Дядей Миколой зовут.

С бабой Натой Сергей Матвеевич познакомился в той же экспедиции, где судьба свела их с Надей. Правда, «бабой» она себя еще не называла. Вместе с братом Миколкой они жили в чистой белой хате недалеко от лагеря, вели небольшое хозяйство, корову держали, свинью, домашнюю птицу. Богатство по тем временам. Неплохо жили. Специально для археологов, копавших в тех местах каждый сезон, вино делали. Местная «муляка» пользовалась популярностью во всех экспедициях.

Сергей, сначала один, потом вместе с Надей, покупал у них парное молоко. А когда подружились, Ната стала угощать просто так. «Та ладно! — махала она пухлой ручкой. — Даром пыйтэ!» Признаться, Ната с Миколкой основательно подкармливали их в то лето.

Натке было уже лет тридцать, но мужа Бог не дал. Она не скрывала своего огорчения по этому поводу и сокрушалась, что брат, на восемь лет моложе ее, собрался жениться и привести в дом молодую хозяйку.

К свадьбе Миколка готовился загодя и очень тщательно. Хату прихорашивал, даже в Херсон ездил за краской. Были задумки и приодеться всей семьей. Очень хотелось Миколке купить для жены боты с кнопочкой на боку, капроновую комбинацию и пояс для чулок вместо круглых резинок. А чулки чтоб со швом и высокой пяточкой… Он подолгу и подробно рассказывал об этом Сергею с Надей, смешно мешая русскую и украинскую речь. Сергей улыбался, ел умопомрачительные Наткины котлеты и поглядывал на Надю. Ему было хорошо. Мысленно он примерял на нее и комбинацию, и пояс, и чулочки с пяточкой…

В окрестных магазинах ничто из этого набора не продавалось. Говорили, и в Киеве торговля плохая. В благодарность за гостеприимство и просто по доброте душевной Сергей пригласил брата с сестрой в Москву, предложив остановиться в их большущей, еще от деда доставшейся квартире, где он жил с мамой. Никто, конечно, не предполагал тогда, что Натка останется с ними на всю жизнь.