старался оставаться независимым от всех ветвей власти. Матюхин, сколько бы ошибок он ни совершил, – первый и последний в истории России председатель Центрального банка, который мог отказать президенту страны. Корень финансового института он определил правильно: он делал финансовый институт независимым.

Парадокс того конфликта Матюхина и Ходорковского: победитель до сих пор держит злобу на побежденного. Спустя двадцать пять лет Ходорковский вспоминает о Матюхине с отвращением, в нелестных выражениях обвиняя его в предательстве национальных интересов. Матюхин о молодом банкире, внесшем свой маленький вклад в его отставку, отзывается с сожалением: «Да, было такое, больно он надо мной издевался. Но уж много времени прошло, не осталось на него обиды».

Валютный резерв

Голос в трубке прямо-таки разрывался:

– Георгий Гаврилович! Георгий Гаврилович!

– Что голосишь? Я тебя слышу, – Матюхин пытался успокоить своего помощника Александра. – Что случилось?

– Привезли!

– Что привезли?

– Золото, – Александр радостно выдохнул в трубку.

– Сколько? – Матюхин стал серьезным.

– Как сколько? Сколько и просили. Много! – Александр не понимал, почему не слышит радости в голосе Матюхина. Российская контора Госбанка так долго была бедной, что Матюхину даже не удавалось составить полноценный баланс банка из-за того, что в статье пассивов он не мог указать ничего, кроме рублей. Но глава банка только сухо спросил:

– Уже выгрузили?

– Выгружаем, – постарался спокойно ответить Александр.

Матюхин положил трубку, встал из-за стола и пошел к лифту, чтобы спуститься в хранилище. Он давно просил у Совета Министров РСФСР, а потом у только появившегося в правительстве молодого ученого Егора Гайдара, чтобы российскому банку выделили из Гохрана золото. Просил немало: сто тонн.

Но в Госбанк России на Октябрьской площади доехало пятьдесят тонн. Гайдар оказался щедрым: он отдал в ЦБ половину золота Гохрана.

В подвале ЦБ было суетливо. Мужчины в камуфляжной форме возили высокие стеллажи на колесах, заполненные желтыми блестящими слитками.

«Похожи на хлебные батоны», – подумал Матюхин.

Он стоял у входа и ждал, когда закончится выгрузка. К нему подбежала главный бухгалтер Лидия Алякина, теребя в руках носовой платок. Она стояла рядом с Матюхиным и наблюдала, как ввозили новые стеллажи с золотыми батонами. Алякина смахнула одну слезу и радостно произнесла:

– Теперь мы настоящий госбанк!

Матюхин кивнул головой.

– Да, это этап, Лидия Михайловна. Теперь у нас есть валютный резерв. – Матюхин не понимал, что золото в подвале мало чего стоит.

Матюхин дождался, когда выгрузка окончится. Большое пространство в хранилище – около пятидесяти квадратных метров – занимали полки, наполненными золотыми слитками.

Когда все ушли, Матюхин еще долго ходил между слитками, щупал их. Хотя он старался выглядеть сдержанным, его разрывало от радости.

Золото Матюхин получил не просто так. Можно считать, купил. Ценой валютных запасов оказался курс рубля.

Он с горькой усмешкой вспомнил ту предновогоднюю ночь, когда удалось раздобыть золото. Вечером, когда все еще советские граждане готовились праздновать Новый год, хлопотали у праздничного стола и клали шампанское в холодильник, Матюхин беседовал с членом команды нового правительства Егора Гайдара председателем Комитета по внешнеэкономическим связям Петром Авеном. Правительству Гайдара было только полтора месяца, но в нем бурлила энергия для новых свершений. Оно верило, что набор правильных мер – реформ – поможет перенастроить экономическую систему и кардинально улучшить ситуацию. Авен был из числа реформаторов, молодой и уверенный в себе. Он зашел, поправил очки и вежливо, но очень настойчиво стал объяснять, что Матюхину по долгу службы надо согласовать подготовленные командой Гайдара документы о переходе к единому курсу рубля. Тогда в курсах легко было запутаться: биржевой был самым высоким, двести рублей за доллар, а уровень Центробанка оставался советским: пятьдесят семь – пятьдесят восемь рублей за доллар. Компании-экспортеры, у которых изымалась половина валютной выручки по курсу пятьдесят семь – пятьдесят восемь рублей, громко роптали. Что за несправедливость: государство покупает валюту дешево, а продает дорого. Авен просил: давай остановимся где-нибудь на середине – хотя бы в районе ста десяти. Матюхин упирался: он боялся отказаться от установившейся системы, опасался, что, если перестать регулировать курс, это приведет к шоку: рубль начнет неконтролируемо падать.

Авен яростно объяснял Матюхину, что рублю нужна текущая конвертируемость, а множественные курсы не дают к этому прийти. Авен говорил с запалом:

– Это препятствие для развития рубля. Понимаете?

Матюхин понимал, конечно, но не хотел легко сдаваться. У него с командой Гайдара отношения не заладились почти сразу. Матюхину они казались самоуверенными юнцами, готовыми идти к своей цели несмотря ни на что. Для них главное – решать свои задачи, цели других их вообще не интересовали. Они будут идти вперед с гордо поднятой головой, даже если вокруг все станет рушиться.

– Хорошо, я согласую документы о едином курсе, а правительство выделит золото Центробанку в резервы.

Матюхин менял золото на курс.

Запал Авена как рукой сняло. От Гайдара он, конечно, знал, что Матюхин будет просить золото, но не был готов, что так скоро. Мало того, Гайдар разрешил ему торговаться до двадцати пяти тонн. Авен понял, что начался торг, поэтому, внутренне собравшись, выпалил:

– Сколько?

Матюхин насупился:

– Сто тонн.

У Авена аж перехватило дыхание: такая сумма явно не входила в его планы.

– Сколько?!

Матюхин как ни в чем не бывало повторил:

– Сто тонн.

Авен замолчал. Матюхин тихо продолжал:

– Дадите золото – сразу подпишу документы.

Авен отреагировал:

– Могу дать двадцать пять тонн.

Матюхин про себя радовался: дело пошло, наконец возникла надежда, что у Госбанка появятся золотовалютные резервы. Но он решил не сдаваться.

– Могу подписать одно постановление, а остальные документы завизирую, если добавите еще двадцать пять тонн.

Авен сказал:

– Мне надо связаться с Гайдаром.

Матюхин кивнул:

– Связывайтесь.

Гайдар согласился.

Так поздно вечером 31 декабря решилась судьба рубля. Матюхин думал, что решил проблему баланса Центробанка. В хранилище Банка России завезли пятьдесят тонн золота, а Матюхин отпустил курс. Гайдар понимал, что только свободный курс сработает на становление экономики, а не золото. Он послал Авена обхитрить Матюхина. Авен задачу выполнил. С 1 июля 1992 года курс стал единым: 125,26 рубля за американский доллар[23]. Продержавшись на этом уровне два дня, он, несмотря на сдерживание, неуклонно рос: через три месяца доллар стоил уже больше трехсот рублей[24]. Спрос на валюту начал встречаться с предложением.

Матюхину казалось, что теперь благодаря запасам начнется новая, по-настоящему самостоятельная жизнь, будет легче строить банковскую систему России. Банк России наконец-то богат. И хотя золото было неликвидным, потому что находилось не на счетах в безналичной форме за рубежом, когда его можно было бы продавать, покупать и делать РЕПО[25], все равно Матюхин был рад. Это глобальный залог, который успокаивал международных кредиторов, что у России что-то есть. Не только долги.

Тогда не было финансового рынка, не было конвертируемого рубля. Золото стало главным якорем финансового баланса страны.

В этот же период были сформулированы три главных принципа управления валютными резервами страны: соблюдать ликвидность, безопасность и доходность. Именно в таком порядке. Центральный банк подрастал, обретал самостоятельность и делал первые шаги.

Трудный развод

Развал Советского Союза требовал, чтобы его части – республики – стали суверенными. И одним из сложнейших моментов