Мужчина вздохнул. Еще совсем недавно мысли о подметных письмах, охранных грамотах, тайных многоходовых интригах и смертоубийствах в темных дворцовых коридорах вселяли в него силу и энергию. Даже опасность быть отравленным или зарезанным в своей постели его только бодрила так, что хоть горы сворачивай. А сейчас, несмотря на размах задуманного, он не чувствовал ничего, кроме темной усталости и глухого недовольства. Может, пора о наследнике своих тайных дел подумать?

Не поднимая головы, прошел он сквозь распахнутые ворота.

«А может, и правда, Ромка? — думал князь, обходя огромного куцехвостого неаполитанского мастифа, храпящего прямо в грязи. — Отрок смышленый, уже многие науки постиг, два языка знает, третий учит. Ловок как бес, так что драться научится. Кудри черные, с лица чист и красен. Чуть подрастет, ни одна красавица не устоит перед его осадой, а в нашем деле такая способность едва ли не ценнее всех прочих».

Подволакивая ноги, утомленные долгой дорогой, князь Андрей поднялся на крыльцо, принял у горничной девки ковш ледяного кваса, осушил его единым духом и крякнул, утирая усы.

— Что, обед-то готов? — спросил он.

— Готов, готов, батюшка, — откликнулась девка. — Несем!

Ополоснув руки в прихожей, князь прошел в горницу, сдвинул в сторону набитые пухом подушки и уселся в красном углу, под образами.

Сквозь прищуренные веки он наблюдал, как появляются на столе яства. Большая глиняная миска с исходящими жирным паром щами, из которой лебедем изгибалась ручка половника. Чугунок с разваристой гречей. Деревянная тарелка с хрусткими перепелами. Чуть в стороне репка, и бочок жбанчика с хмельным медом.

— Эй, Ромку там позовите трапезничать, — крикнул он в пустоту.

Пустота, застучав пятками по деревянному полу, помчалась выполнять господское указание.

Князь, не чинясь, своей рукой плеснул себе в миску супу, сверху сметаны, помешал и заработал челюстями.

Появился Ромка. Поздоровался кивком, — утром виделись, — скользнул на лавку, взмахнул половником, оторвал от каравая ломоть хлеба.

— Дядя Андрей, прочитал я тот фолиант, что ты мне дал, — промямлил он с набитым ртом.

— Скоро. И как? Понял ли? — сквозь хруст хрящей спросил князь.

— Не все. У франков и так язык трудный, а этот марш… марк… картограф, в общем, Вальдземюллер, — Ромке с трудом далась заковыристая немецкая фамилия. — Так он вообще из Лотарингии, слова в кучу валит, иногда и не разобрать, по-каковски написано.

— Ничего, учись. Зело полезно такие тексты читать.

— Полезно-то полезно, только вот не понял я, почему Мюллер этот Новый Свет Америкой окрестил. Ведь Веспуччи не первый туда поплыл. Назвал бы Колумбией, или Гохедией в честь адмирала Алонзо, с которым этот Америго плавал.

— Америго этот первым предположил, что Новый Свет — это новый материк. До него и Колумб, и адмирал де Гохеда, и многие другие думали, что они в Индию приплыли. Оттого и туземцев сначала индийцами назвали, а потом уж в индейцев переименовали, чтоб не путаться.

— Вон оно что, а я-то думал… — Осмысливая новость, Ромка чуть не вылил на себя ложку горячих щей.

Несколько капель все же расплылись по холсту рубахи.

— Вот свиненок, — не зло пожурил его князь Андрей. — Изгваздался весь. Да куда ты рукавом утираешься, поганец?! — Он махнул ложкой, метя в лоб, но ловкий отрок увернулся.

— Дядя, я же дома. Меня не видит никто!

— Я вижу! Этого вполне достаточно. А знаешь, чем приличный человек отличается от неприличного?

— Чем, дядя?

— Приличный человек ведет себя прилично, даже когда он совершенно один. А тебя одного оставь — вмиг одичаешь. С пола вкушать начнешь, как свин.

— Неправда, — буркнул Роман без особой убежденности.

— Поговори мне, — цыкнул на него князь.

Несколько минут они ели молча, как завещано предками, но Ромка опять не выдержал:

— Дядя, а сколько до этой Америки плыть?

— Ежели из Кадиса, да при попутном ветре, да без бури, то дней тридцать. А ежели с бурей да навигатор дело плохо знает, то и все пятьдесят.

— Дядя, а если у тебя в службе перерыв будет, давай туда сплаваем. Очень охота на диковинки те посмотреть, которые у Вез… Ваз… У Мюллера этого описаны. Я уже и план прикинул. Сначала по Волге до Нижнего Новгорода, оттудова с купцами через Черное море. А там на генуэзский корабль, через Босфор, Дарданеллы и… Гишпанию.

Князь мелко перекрестился под столом. Все складывалось даже лучше, чем он ожидал. Без всяких уговоров отрок запросился в далекое путешествие, значит, не нужно посвящать его во все резоны предстоящего дела.

— Староват я уже для таких подвигов, качку плохо переношу. Да и в службе у меня перерывов не намечается. — Это было святой правдой. — А ты, ежели язык франков доучишь, то отправляйся. Грамоты я тебе выправлю, денег дам. Человека в провожатые. Кстати, это не подковы там стучат? Точно, вот он как раз и подъехал.

У Ромки загорелись глаза. Мысль о том, что так бывает только в сказках, мелькнула и погасла в волнах юношеского восторга. В сенях раздались голоса, топот. В горницу влетела девка, открыла было рот, чтоб что-то сказать, но не успела. Отодвинув ее плечом, через порог мягко, но стремительно переступил Мирослав и остановился перед столом.

— Знакомьтесь, — произнес князь, вгрызаясь в рябчика крепкими желтыми зубами. — Это Мирослав. — Он махнул в сторону молчаливого воина наполовину обглоданной тушкой. — А это дон Рамон Селестино Батиста да Сильва де Вилья. — Тушка почти ткнулась в грудь Ромке.

Возница — цыган с темной щелью на месте выбитых передних зубов — зло скалился на четверку вороных, норовящих остановиться и пощипать у дороги вялую травку. Карета ползла по разъезженным колеям, переваливаясь с ухаба на ухаб. Пассажиров немилосердно мотало от стены к стене.

В очередной раз ударившись плечом о деревянную стену, молодой человек повернулся к своему попутчику:

— Дядька Мирослав, это что же за страна такая?! Дороги кривее, чем у нас. Семь загибов на версту. А после посполитских так и совсем невмочь. Требуху выворачивает. И чего мы на корабле не поехали?

Мирослав шевельнул бровью. Ему бы тоже на корабле было сподручнее, но…

— Это на телеге ездят, а на корабле ходят, а когда под парусом — бегают, — наставительно произнес он. — Вроде Валахия. В этих лесах и не понять, где граница.

— Свят, свят, свят, — зачурался Ромка и вскинул руку для крестного знамени.

По детской привычке персты его сложились на католический манер, потом, вспомнив суровые палочные наставления Максима Грека, он соединил их в два, по-православному. В конце концов, так и не решив, по какой традиции лучше просить оберега, парень три раза сплюнул через левое плечо, но успокоения это не принесло.