как он учил когда-то. Удар сердца — один жим. Все назначенные Водяновой шестьдесят раз. И никаких слёз и истерик. Никакой слабости перед ним. У меня всё хорошо. Просто замечательно.

— Ну, ничего себе, — раздался со стороны входа изумлённый возглас от преподавателя. — А говорила "не могу".

Алёна Владиславовна подошла к нам вместе со своим мужем — тренером парней.

— Хороша, — цокнул языком тот.

— Теперь я могу идти? — поинтересовалась я, вновь поднявшись на ноги. — Ведь незачёт мне больше не грозит?

— А ты говорил пятьдесят раз за минуту, — подмигнул Артём парню, с которым спорил.

— Ну, ты, Егорова, даёшь, — восхищённо протянул тот. — Слушай, а может ты…

— Не может. Считайте это единичной акцией, — ухмыльнулась я горько. — Так сказать специальное представление для одного зрителя. Надеюсь, вы довольны, Артём Николаевич?

— Нет. Но ты же не станешь повторять на бис, правда же?

— Повторять… — посмаковала я это слово. — Вы правы. Повторять не стоит, — вновь взглянула на него.

— Я так и подумал, — кивнул он. — Евгений Робертович, а я к вам, — переключился на тренера парней.

Оба тут же направились в сторону, где их никто не мог подслушать.

Проводила массивную фигуру Артёма тоскливым и при этом злобным взглядом и, наплевав на всё, направилась на выход.

— Егорова!

— Да плевать!

От пары ещё оставалось полчаса, которые я решила провести в столовой. Успокоюсь хоть немного перед следующей лекцией. А то ж так никаких нервов не хватит.

И вот чего я сорвалась? Подумаешь, намёки… Не предложение же переспать.

"А если бы предложил?"

Боже, ну, и бред уже в голову лезет.

Конечно, предложил бы. Как нет-то. Акимов же спит и видит после всего, как переспать со мной. Впрочем, переспать — не любовь. Я ещё не забыла те его слова, когда он впервые признался, что желает меня. То есть не меня, а моё тело.

Господи, как давно это было. Кажется, целую вечность назад.

Я — совсем ещё девчонка. И он — взрослый парень. Недосягаемая мечта. Учитель физкультуры, по которому сохли все девчонки нашей школы от мала до велика. Но только одна словила свой джек-пот. Я. Нашла и потеряла.

— Это невыносимо, — простонала я в тишину раздевалки, скользнув спиной по стене, усаживаясь прямо на пол. — Господи, да за что мне это? Что я тебе плохого сделала? А Антошка? Родители? Почему мы?

Такие тупые вопросы, которые преследовали меня все эти полтора года.

И ни единого ответа. Потому что нет никакого бога. Нет никакой божьей справедливости. Иначе маленькие невинные дети не страдали бы. Не верю я в него больше. Ни во что не верю. И ничего больше не знаю. Зачем учусь, например? Мне ведь никогда не будет позволено работать. Так к чему этот каприз? Ах да… Надежда. Всё эта Сука-Надежда! Манит. Зовёт за собой. Чтобы потом отобрать ещё больше по итогу. Знаю. Проходили. И всё равно ведусь, как в последний раз. Да и… надо же пользоваться возможностями мужа. Так хоть, если смогу развестись с ним когда-нибудь, буду образованной тёткой.

Боже, какой тупизм!

Вот и собственный нервный смех подтвердил ранние мысли.

Уткнулась в колени лицом и продолжила смеяться. И плакать.

Откуда эти слёзы всё ещё берутся? Должна была их все выплакать ещё полтора года назад. Так нет же. Нескончаемый поток будто хлыщет.

Хлопнула дверь в раздевалку. Я даже смотреть не стала, кто это. Тем более, и так знала ответ. Сердцем чувствую его. Всегда чувствовала.

Тяжёлые шаги остановились совсем рядом, а после Артём уселся рядом.

— Прости. Я не должен был вести себя, как придурок, — произнёс он негромко и с долей вины.

Я же на некоторое время зависла на ощущении тепла его тела, которое и без того ощущала на любом расстоянии, а тут и вовсе плечами соприкасалась. Даже дышать трудно стало от подобной близости. Вот за что мне это?

— Должен или нет. Без разницы. Это всё равно не имеет никакого значения. А вот тот факт, что ты находишься в женской раздевалке… очень даже, — заметила я со вздохом.

— До конца пары ещё двадцать минут.

— Зачем ты здесь на самом деле, Тём? — отняла голову от колен и взглянула на любимого. — Только не надо врать, что по делам к нашему преподу. Мы оба знаем, что это не так. Что за извращённая игра? Я не понимаю. Объясни.

— Не игра. Просто хотел тебя увидеть. Узнать, как ты, — выдал он шокирующее.

Я даже со словами не сразу нашлась.

— Увидел? Посмотрел? Со мной всё в порядке. Можешь уходить.

— Поэтому ты плачешь? Потому что всё в порядке?

Посмотрела на него долгим взглядом. И промолчала. Вовсе отвернулась.

— Уходи, — только и сказала.

— Не уйду, пока ты не расскажешь мне, как тебе живётся с… ним.

Вот не смотрела на него, но отчётливо увидела, как он кривится при упоминании Стаса.

— Вроде, говорила вчера, что вполне себе счастлива. Муж меня боготворит. Ну, когда я не довожу его, — хмыкнула я. — Брат самостоятельно начал ходить недавно. Родителей, правда, не помнит. Потому называет мамой меня. Психолог посоветовал не опровергать. Типа ребёнку так легче будет адаптироваться. Правда, иногда он ночью просыпается и зовёт маму. Не меня. Это пока единственное слово, которое он говорит. Ну, ещё… папа.

— Стас?

— А кто ещё?

Повисло молчание.

— Тебе надо уйти. Если моя охрана заметит тебя рядом, то обязательно доложит Стасу, — сообщила я ему немного погодя.

— Он тебя обижает?

Вопрос поставил в ступор. Взглянула на Артёма, не скрывая удивления.

— С чего такие мысли?

Обида…

Нет никаких обид.

Есть лишь цена.

— Просто интересуюсь. Как ты верно заметила, к тебе не приблизиться просто так. Хочу узнать, как ты живёшь, пока есть возможность.

— Как может жить человек, у которого всё есть? — парировала я. — Любое моё желание исполняется в тот же миг, — ага, материальное. — Как и Антошкино. Для Стаса не существует слова "нет". Если он хочет, он получает. Так что… — пожала плечами. — Если откинуть личное, то да… мне впору завидовать.

— Хорошо, — кивнул Артём.

Да нет ничего хорошего, Акимов. Но ты никогда о том не узнаешь. Как и обо всём другом.