— Ками, в мире есть люди — такие, как мистер Соломон, — которые так или иначе в курсе того, что случилось с папой. Это их работа — знать. Надеюсь, ты когда-нибудь привыкнешь к этому. И еще. То, что кажется очевидным, не всегда истинно. Уж поверь мне. Понимаешь, о чем я?

— В какой-то мере.

— И как ты справилась с этим?

Я не закричала тогда и не заплакала, поэтому маме я сказала:

— Неплохо, кажется.

— Хорошо. — Мама взъерошила мне волосы, и я в тысячный раз задалась вопросом: неужели у нее одна и та же пара рук для работы и для таких вот моментов? Мне представлялось, что она держит разные комплекты в чемоданчике и меняет их, когда нужно — сталь на шелк и наоборот. Доктор Фибз вполне мог изготовить подобное — но он этого не сделал. — Я горжусь тобой, малыш. Со временем станет легче.

Мама — самый лучший из известных мне спецагентов, пришлось ей поверить.

Проснувшись на следующее утро, я помнила, что наступил понедельник. Но забыла, что это тот самый понедельник. Поэтому меня в холодный пот бросило, когда по пути на завтрак я услышала зычный окрик Букингэм.

— Камерон Морган! — эхом прокатилось по вестибюлю. — Попрошу вас, а также мисс Бакстер и мисс Сьюттон следовать за мной. — Бекс и Лиза растерялись не меньше моего, но Букингэм пояснила: — Ваша новая соседка по комнате прибыла.

Букингэм уже довольно старенькая, да и нас трое против одной, но выбора все равно не было — пришлось идти за ней.

Я ждала, что в кабинете будут только мама и Макей — ее родителей уже наверняка отправили назад в лимузине, если они вообще приезжали (а они не приезжали). Букингэм распахнула дверь, и я увидела, что на кожаном диванчике сидят еще Джо Соломон и Джессика Воден. Мистер Соломон так откровенно скучал, что я пожалела его. Джессика же, довольная, устроилась на краешке диванчика.

Почетная гостья сидела за столом напротив моей мамы. На ней была наша форма, но она в ней выглядела, как супермодель. Когда мы вошли, она даже не оглянулась.

— Как я уже сказал а, Макей, — продолжила мама, дождавшись, пока мы втроем усядемся на наш любимый подоконник в дальнем конце кабинета. Букингэм застыла по стойке смирно возле книжного стеллажа, — надеюсь, тебе понравится у нас в академии.

— Пфф!

Да, я не владею языком наследниц, но совершенно уверена, что это следовало трактовать как: «Не первый раз это слышу, а вы говорите так только потому, что мой папаша выписал чек на кругленькую сумму». Но это навсегда останется моей догадкой.

— Макей, — прозвенел совершенно отвратительный голос. Не знаю точно, за что я так не люблю Джессику Воден, может за ее слишком прямую осанку. Почему-то не доверяю людям, которые не умеют нормально сутулиться. — Когда совет попечителей узнал о твоем приеме, моя мама…

— Спасибо, Джессика. — Как же я обожаю маму! Мама открыла толстую папку. — Макей, как я вижу, ты проучилась семестр в академии Триада?

— Ага, — отозвалась Макей. (Вот уж кто знает, как приосаниться.)

— И целый год в Веллингтоне. Еще два месяца в Ингалле. О! И всего неделю в институте Уайлдера.

— К чему вы все это? — резанула Макей, словно острым канцелярским ножом, который в задумчивости крутил в руках Джо Соломон.

— Ты повидала много разных школ, Макей…

— Я бы не сказала, что они хоть чем-то отличались друг от друга, — буркнула она.

И только она успела это сказать, как в воздухе просвистел тот самый канцелярский нож. Он пролетел в каких-то десяти сантиметрах от ее роскошной шевелюры, метя прямо в голову Букингэм. Все произошло очень быстро — никто и моргнуть не успел. Вот Макей заявляет о том, что все школы одинаковы, а в следующее мгновение Патриция Букингэм хватаете полки том «Войны и мира» и закрывает им лицо, и канцелярский нож вонзается в кожаный переплет.

Некоторое время тишину нарушала только звенящая вибрация ножа, торчащего из книги — он гудел, как камертон, настраивающийся на чистое ми. Мама чуть наклонилась и сказала:

— Думаю, ты скоро узнаешь, что у нас преподают кое-что, чего нет ни в одной другой школе.

— Что… — запинаясь, выдавила Макей. — Что… Что… Вы с ума сошли?

И вот тут мама снова рассказала историю школы — уже полную версию, начиная с Джили и останавливаясь на значимых подробностях. Например, упомянула, что именно воспитанницы Академии Галлахер, делая друг другу маникюр, обнаружили, что в мире нет двух одинаковых отпечатков пальцев, ну и еще о некоторых более прибыльных открытиях. Скотч не сам по себе появился, знаете ли.

Когда мама закончила, Бекс сказала:

— Добро пожаловать в школу шпионов. — Она сказала это со своим родным, а не географически нейтральным акцентом, который только и слышала Макей до сих пор. Мне показалось, что у нее вот-вот голова лопнет от переизбытка информации. Ситуацию еще больше испортила Джессика.

— Макей, я знаю, тебе будет непросто адаптироваться, и именно поэтому моя мама — она член попечительского совета академии — попросила меня помочь тебе…

— Спасибо, Джессика, — снова оборвала ее мама. — Попробую прояснить ситуацию. — Она вытащила из кармана на вид обыкновенную серебряную пудреницу. Откинув крышку, дотронулась пальцем до зеркала. Небольшой лучик просканировал ее отпечаток, и когда мама захлопнула крышку, мир вокруг Макей преобразился — процедура Красного кода пошла в обратную сторону. Книжные шкафы, всю неделю стоявшие шиворот-навыворот, разворачивались, показывая свое истинное содержание. Диснейленд исчез с фотографии на мамином столе. Лиза, молчавшая все это время, спросила по-португальски:

— Sera que ela vai vomitar? — Но я только покачала головой — откуда мне знать, стошнит ли Макей.

Когда все прекратило вращаться и двигаться, перед Макей открылись столетние шпионские тайны, но они ее не интересовали. Она взвизгнула:

— Вы все тут психи! — и ринулась к двери. К несчастью, Джо Соломон был проворнее.

— Прочь с дороги! — крикнула Макей.

— Извините, — холодно ответил он, — мне кажется, директор еще не закончила.

— Макей, — голос мамы был спокойным; — Я понимаю, для тебя все это большое потрясение. Но мы — действительно школа для особо одаренных девушек. Занятия у нас очень сложные, программа уникальная. Но все, чему научишься здесь, ты можешь использовать где угодно. Любым удобным для тебя способом. — Мама прищурилась, и голос ее стал тверже: — Если останешься.

Мама шагнула вперед, и я поняла, что теперь она действует уже не как директриса, а как мать.

— Если захочешь уехать, Макей, забудешь обо всем, что здесь случилось. Когда проснешься завтра утром, это покажется тебе всего лишь сном, который не можешь отчетливо вспомнить, а в твоем личном деле появится еще одна запись о неудачном опыте в школе. Но каким бы ни было твое решение, ты должна понять только одно.