– …и сейчас он был здесь. Вот так вот мимо меня прошёл. – Ваня провёл рукой, пересекая коридор и указав на стену.

– Ну ты даёшь! – Мышка хихикнул и пнул стену ногой. На светлой краске остался грязноватый след. – Призрак прошёл сквозь стену, «Оскара» Ване!

– Я тоже чуть не поверил, – улыбнулся Серёга. – У тебя было такое лицо. – Он вытаращил глаза и распахнул рот. – Прямо оживший Мунк.

– Но я правда видел! И сейчас и тогда… – Они смеялись. Было не обидно, просто…

– Я читала о нём. – Ленка сказала так серьезно, что эти двое тут же умолкли. – Призрак сторожа, не слышали? В общем, когда фабрика ещё работала, но уже еле дышала, был здесь сторож. Злющий был, всех на выходе обыскивал до трусов, да ещё и врезать норовил. Говорят, даже убил кого-то, только не смогли доказать.

– Ты описываешь обычного магазинного охранника. – Мышка плюнул на стену, показывая, что он не верит, и наблюдал, как стекает плевок.

– А когда фабрику закрывали, он объявил голодовку. То ли другой работы не было, то ли так привык здесь, что уходить не хотелось. Заперся в своей каморке и сидел там. «Никуда, – говорил, – не пойду, здесь мое место!»

– И?

– Сам как думаешь? Закрыли фабрику, не могли не закрыть. Взломали дверь в его каморку, вынесли этого вместе с креслом, а он – обратно. Уселся уже в пустой комнате с выбитой дверью, и за своё: «У меня тут голодовка, никуда не пойду». Ну а как из-за одного дурака заставить работать обанкротившуюся фабрику? Никак. Плюнули, закрыли, разошлись.

– А этот?

– Умер. В той же комнате. Пишут, что иногда у территории фабрики видят призрак.

– Так, может, он и не умер вовсе. – Серёга задумчиво пинал чей-то бывший носок. – Так и живёт здесь, крысами питается…

– Фу! Он же сквозь стену прошёл, о чём я вам толкую!

– Ну это ты видел. – Мышка был неожиданно серьезным. – А мы – нет. В то, что здесь кто-то живёт, я верю…

Шум дождя стих внезапно, и, как будто нарочно выбрав момент, впереди в темноте коридора кто-то негромко хмыкнул. Ленка взвизгнула, все разом направили телефоны вглубь коридора. Лучи освещали те же обшарпанные стены, пол, усеянный мусором, далёкий потолок в ржавых разводах, двери. Дальше была темнота, они ни во что не упирались, эти лучи, рассеивались и тонули.

– Пойдёмте-ка обратно, а? – Серёга открыл очередную дверь, наверное, чтобы убедиться, что за ней никто не прячется. – Кто бы он там ни был, я не хочу с ним встречаться.

– Да бомжара это, а ты и уши развесил. – Мышка опять плюнул под ноги. – Сидит, небось, и сам трясется: «Страшные подростки, укусят». Мы не укусим! Мы на экскурсию! – он крикнул это в коридор, громко, аж эхо ответило. Наверное, все разом, прислушались.

– Тихо…

– Говорю ж: боится, вот и не отвечает. Идём, выход должен быть рядом.

– Я домой. – Повторил Ваня. Он развернулся и пошёл обратно. Серёга и девчонки, не сговариваясь, пошли за ним. Никому было неохота связываться с неизвестным в тёмной заброшке. Это только в кино дураки бегут на подозрительный звук, когда надо с воплями бежать в другую сторону.

– Вы куда? Вон же выход! – Мышка пробежал несколько шагов, толкнул невидимую дверь и пропал.

Ленка это заметила, потому что шла, всё время оборачиваясь на Мышку. Было страшновато за этого дурака, которого так и тянет куда не надо. Она крикнула остальным. Все обернулись и зашарили фонариками по стенам.

– И куда он делся?

– На улицу. Похоже, и правда… – В открытую дверь одного из кабинетов влетел маленький камешек, прямо Серёге под ноги.

– Давайте сюда, Фомы неверующие! – Невидимый за высоким окном Мышка кричал с улицы. – «Умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт», – сказал муравей, подбегая к рельсам. Рядом выход, ну?

Чувствуя себя полными дураками, ребята побежали обратно. Уже не думалось про загадочного невидимку, который хмыкнул там, в темноте, даже Ленка забыла о призраке. Выход-то вот он, рядом, Мышка-то на улице уже. Серёга толкал все подряд двери, пока не нашёл нужную.

Они выскочили на воздух, в лицо пахнуло прохладным ветерком. Было ещё странно-темно из-за туч, но дождя уже не было. Только мокрая трава по пояс, противно, а всё равно.

– Свобода! Спасибо, Сусанин! – Настя дурашливо завопила и побежала обнимать Мышку. Он стал удирать от неё кругами. Ленка смеялась и фотографировала корпус, совсем не страшный снаружи. Ваня, наверное, в тысячный раз повторил: «Я домой», но услышал его только Серёга. И понял. Он тоже не слепой.

– Собаку нашёл?

Ваня кивнул. Он хотел ещё что-то сказать, но слова застревали. Повернулся и пошёл.

Глава VI

Серёга

Он был не злой, даже не пьющий. Просто иногда взрослые устают. Устают быть хорошими, устают притворяться, что всё в порядке, особенно, если никому это не нужно, как им кажется. «Просто ему стыдно, что у меня хорошая работа», – странно объясняла мать, натягивая повыше горловину свитера, чтобы скрыть шею. Стыдно, что у него самого нет работы, вот уже несколько лет. Так получилось. Все хотят многорукого выпускника «Хогвартса» и чтобы работал за похлёбку, а он человек, он так не может. Стыдно, что живут они чёрте где, что машина старая, что он в доме как будто и не хозяин без работы-то. Чтобы был «хозяин», надо периодически напоминать, кто в доме хозяин. И он напо– минал.

Не сразу. Люди не слетают с катушек за один день. Просто усталость, как и злость, накапливается. Сперва мать его раздражала по мелочам: «Не мельтеши!», «Не мешай!», «Не трогай!». За этим следовали словечки, за которые девчонки в школе бьют по губам, но это же просто слова, на то он и взрослый, чтобы снимать стресс словами. У Серёги-то была тренировка, друзья, соцсети, а у него… Потом он швырнул на пол тарелку горячего супа («Недосолила!»), и Серёга с матерью долго отмывали стены. Потом долго извинялся, ссылаясь почему-то на футбол (кто-то кому-то проиграл), даже пытался помочь со стенами, но быстро передумал. И вроде ничего особенного, они даже со смехом об этом вспоминали потом. До того жаркого июльского дня, когда мать надела кофту с длинным рукавом. Серёга не хотел понимать, да он даже не заметил сперва, дня два она так проходила, пока до него дошло.

Он носился с друзьями во дворе, гонял в футбол. Был уже вечер, а солнце жарило, все были без футболок, хотелось стащить с себя ещё и кожу, чтобы было не так жарко. И тут мать: идёт