– Вообще-то я не откажусь от чашки чая. Если можно, – спокойно говорю я, глядя на Малика.

– О’кей, – отвечает он. – Одну минуту.

Как только за ним захлопывается дверь, я наклоняюсь вперед.

– Он мне не нравится! – в панике шепчу я.

– Почему? – удивляется Андополис.

– Он пугает меня. Я чувствую себя неуютно, когда он здесь. Можно, чтобы остались только вы?

Грудь Андополиса раздувается. Идиот. Он тоже недолюбливает Малика; возможно даже, не хотел делиться своим делом с каким-то молодым карьеристом.

– Вам я доверяю, – добавляю я. – Пожалуйста.

– Посмотрим, что я могу сделать.

Он поднимается с дивана и выходит из комнаты. Мне очень любопытно, какой разговор они сейчас ведут по ту сторону зеркала. Я запрещаю себе смотреть туда.

Через несколько минут Андополис возвращается с чашкой чая и едва уловимой торжествующей улыбкой в уголках губ.

– О’кей, Бек, с этого момента буду только я.

– Спасибо! – восклицаю я.

– Все в порядке. – Он ставит чай на маленький столик рядом со мной. – Если ты вдруг расстроишься или почувствуешь себя неуютно, скажи мне. Я постараюсь сделать все, чтобы это исправить. Договорились?

– Договорились, – отвечаю я и невинно смотрю на него. Он думает, мы на одной стороне.

– Отлично. Теперь, когда ты готова, нам действительно очень нужно поговорить о той ночи. Ночи, когда тебя похитили. Любая деталь, которую ты вспомнишь, поможет найти того, кто это сделал.

Он обращается со мной, как с хрупким ребенком, того-то мне и нужно.

– Я кое-что помню, – говорю я.

– Что? – спрашивает он.

Я смотрю перед собой и считаю в уме до десяти, пока комната не погружается в вязкую тягостную тишину.

– Мне было холодно и страшно, – произношу я, досчитав до десяти. – Все вокруг было черным.

Я говорю медленно, усиливая напряжение.

– Помню звук сирен. Они все ближе и ближе. Я думала, что спасена. Но они проезжают мимо. Становятся тише. Я поняла, что это не ко мне.

Я поднимаю глаза – его лицо искажено виной и стыдом. Он попался.

– Я устала. И хочу к родителям.

Когда отец везет нас домой, меня ужасно клонит в сон на заднем сиденье. Я действительно очень устала.

– Вы не против, если я вздремну, пока они не приехали? – спрашиваю я. Имена братьев уже вылетели из головы.

– Конечно. Ты наверняка без сил.

Лежа на простынях Ребекки, я задумываюсь, меняли ли их вообще. Или это то же самое постельное белье, на котором она лежала одиннадцать лет назад, тем утром, когда вышла из дома и больше не вернулась. Наверняка поменяли.

Вскоре я слышу стук входной двери и два мужских голоса. Должно быть, это ее братья. Они ожидают, что я спущусь и поздороваюсь с ними, но даже мысль о том, чтобы снова подняться, кажется мне невозможной. Моя рука пульсирует. Повязка затянута слишком туго. Я решаю, что встану через минуту. Пусть мама посвятит их во все детали, о потере памяти и руке.

Переворачиваясь на другой бок, я вдруг понимаю, что мне плевать, меняли постельное белье Ребекки или нет. Простыни теплые и шелковисто-мягкие на ощупь. Иметь собственную кровать в больнице было хорошо, но сейчас просто фантастика. Новое ощущение безопасности и комфорта делает прошедшую неделю какой-то нереальной, словно это был ночной кошмар.

Когда я просыпаюсь, уже смеркается. Я даже не помню, как заснула. С трудом вылезаю из постели, во рту отвратительный привкус, расчесываю волосы пальцами и открываю дверь спальни. Рано или поздно мне придется встретиться с ними, и чем дольше я это оттягиваю, тем сложнее будет. Спускаясь по лестнице, я замечаю, что в доме необычно тихо, но повсюду включен свет. Сначала я даже думаю, что они куда-то вышли, но вряд ли меня оставили одну вот так сразу.

Я различаю какое-то движение справа от меня. Поворачиваюсь в ту сторону, и передо мной открывается кухня. Вот они где. Мама, отец и два брата сидят за круглым кухонным столом. Перед каждым стоит грязная тарелка. Видимо, они только что поужинали. Они не разговаривают и даже не смотрят друг на друга.

На секунду я застываю в нерешительности на пороге, жду, что они пошевелятся, заметят мое присутствие, но этого не происходит. Они сидят в тишине, с прямой спиной, но пустым взглядом и опущенной головой. Наверное, для них это тоже был непростой день. Однако в этом идеальном образе семьи есть что-то странное, нездоровое. Но у меня сейчас проблемы посерьезнее, поэтому я не обращаю внимания и вхожу к ним.

Был уже почти час ночи, когда Бек наконец-то закрыла дверь своей спальни, нырнула в постель и выключила свет. Она слишком устала, чтобы двигаться быстро. Стоя в душе почти двадцать минут, она отмывала жир с рук и пыталась избавиться от запаха горелого мяса, который застрял в ноздрях. Приняв наконец горизонтальное положение, застонала от удовольствия и облегчения. Хлопчатобумажные простыни казались такими чистыми и мягкими. Она собиралась объявить Эллен, что больше не хочет работать до закрытия. Дополнительная часовая оплата не стоит того, чтобы умирать от этой боли и усталости.

Сейчас она была не в состоянии думать: ее голова слишком медленно работала. Завтра все равно выходной; тогда и решит. Целый день можно делать все что угодно. Просто мечта. Забраться в кровать в своей тихой комнате было восхитительно, Бек не хотела разрушать это блаженство переживаниями. Кот Гектор прижался к ее ноге своим жарким телом, потягиваясь и нежно звеня колокольчиком.

Что-то сдвинулось. Это ее и разбудило. Скрип под переместившимся весом. В комнате кто-то был.

Бек была слишком напугана, чтобы открыть глаза. Она не хотела смотреть, что там. Было достаточно ощущать чье-то присутствие, чувствовать тяжесть в воздухе, которая означала, что другой человек дышит где-то рядом. Несмотря на теплое одеяло, по коже побежала холодная дрожь. Неужели опять?

Она прислушивалась. Проходили секунды. Ни звука. Может, это ночной кошмар.

Бек знала, что нужно открыть глаза. Просто чтобы проверить. Чтобы убедиться. Звук сгущался из самой тишины, настолько тихий, что был едва различим. Вибрирующее гудение кошачьего урчания. Очень медленно Бек открыла глаза.

Первое, что она заметила: Гектора больше не было на кровати. Она разглядела его грушевидную пушистую спину. Он сидел в углу, смотрел на что-то и урчал. Бек понимала, что может посмеяться над собой; это всего лишь кот. Но ее руки и ноги словно окоченели. Что-то было не так.

Когда ее глаза привыкли к темноте, она чуть не ахнула. В углу вырисовывалась тень, которой там быть не должно. Бек едва различала это черное пятно на темно-сером фоне. Сердце забилось в грудной клетке, когда пятно начало двигаться.