– Я сказала, что не дам!

– В таком случае я сам возьму его! – И Лефевр, запустив руку в кармашек фартука невесты, взял оттуда ключ и отпер им дверь ее комнаты.

– Лефевр! – крикнула ему Екатерина. – Я предупреждала тебя, что туда войдет только мой муж. Ты хочешь войти насильно, так никогда я не войду туда вместе с тобой.

В ставни прачечной снова постучали. Екатерина пошла отворять. Там оказалось несколько вооруженных солдат национальной гвардии.

– Где сержант Лефевр? – спросили они. – Его требуют в отряд. Говорят, будто его произведут в лейтенанты.

Лефевр вышел из комнаты Екатерины взволнованный, бледный, серьезный. Он тщательно запер дверь, вынул оттуда ключ и вернул его невесте, причем тихонько произнес:

– Ты не сказала мне, что у тебя в комнате лежит мертвец.

– Он мертв? Ах, бедный мальчик! – грустно воскликнула Екатерина.

– Нет, он жив. Значит, это правда? Это не был ухаживатель?

– Дурачок! – ответила Екатерина. – Если бы он был здоров, зачем бы я спрятала его туда? Но ты не выдашь его, по крайней мере? – снова заговорила она с беспокойством. – Хотя он и австриец, но это друг мадемуазель Бланш де Лавелин, моей благодетельницы…

– Особа раненого священна! – произнес Лефевр. – Твоя комната превратилась в госпиталь, а по госпиталю никогда не стреляют! Выходи этого беднягу, спаси его! Я рад помочь тебе уплатить долг той барышне, которая когда-то выручила тебя. Но постарайся, чтобы этого никогда не узнали; это может сильно повредить мне в глазах отряда.

– О, какой ты порядочный! Ты так же добр, как честен! Лефевр, я дала тебе слово. Когда ты захочешь, я буду твоей женой!

– Это будет очень скоро. Однако друзья приходят в нетерпение, я должен идти за ними.

– Сержант Лефевр, вас ждут… сейчас приступят к выборам! – сказал один из гвардейцев.

– Хорошо, хорошо, я иду за вами. Идем, товарищи!

В то время как Лефевр шел в отряд, урны которого заполнялись избирательными записками, Екатерина на цыпочках прошла в комнату, где в легком забытьи, прерываемом приступами лихорадки, спал юный австрийский офицер, которого она приняла как гостя, так как он воспользовался именем Бланш де Лавелин.

Екатерина принесла раненому бульон и немного вина и, так как он проснулся от легкого шума ее шагов, сказала:

– Вот кушайте, вам надо подкрепиться. Вам понадобятся силы, так как нельзя долго оставаться в этой комнате. О, не потому, что я хотела бы прогнать вас! Вы здесь – гость мадемуазель Бланш, это она направила вас ко мне, это она приютила и защитила вас. Но, видите ли, в эту лавочку заходит много разного народа, а ваш вид очень подозрителен. Мои работницы, клиенты скоро пронюхают, что вы здесь, и донос не заставит себя ждать. Господи! Вы стреляли в народ!

Нейпперг сделал жест и медленно произнес:

– Мы защищали короля!

– Толстяка «Вето»? – сказала Екатерина, пожав плечами. – Он сбежал в Национальное собрание… там его не стали искать, он в безопасности, спокоен. Он самым эгоистичным образом предоставил другим погибать, забыв о них так же, как забыл о том красном колпаке, который сорвал с себя двадцатого июня, после того как перед нашими товарищами из предместья Сент-Антуан его украсили удалившиеся патриоты… Ваш «Вето» – ни на что не годный лентяй, которого бездельница-жена водит за нос и приведет… вы знаете куда? Под выстрелы народа! О, это с ним случится наверняка! Но зачем же вы, иностранец, вмешались в эту сумятицу? – спросила она после некоторого молчания. – Вы ведь сказали, что вы австриец?

– Как лейтенант лейб-гвардии ее величества я нес известные обязанности перед королевой…

– Перед австриячкой! – проворчала Екатерина. – Так, значит, вы за нее сражались? Да какое вам дело до наших раздоров?

– Я хотел умереть! – ответил молодой офицер с удивительной простотой.

– Умереть! В ваши-то годы? За короля? За королеву? Тут должны быть другие причины, молодой человек, – заметила Екатерина добродушно-шутливым тоном. – Извините меня за нескромность, но когда человек в двадцать лет умирает за людей, которых не знает, сражается с людьми, против которых не может ничего иметь, то… он, очевидно, влюблен. А? Я угадала?

– Да, вы угадали, моя добрая покровительница!

– Ей-богу, это нетрудно отгадать! Хотите, я даже скажу вам, в кого вы влюблены! Держу пари, что в мадемуазель Бланш Лавелин. Я не требую от вас признания, – поспешила прибавить Екатерина, заметив беспокойство на лице раненого, – дальнейшее не касается меня; к тому же мадемуазель Лавелин вполне достойна быть любимой.

Граф Нейпперг приподнялся и воскликнул:

– Да… моя дорогая Бланш добра и прекрасна! Ах, если я умру, передайте ей, что я умирал с ее именем на устах и с мыслью о ней и о…

Молодой человек сдержал готовое сорваться с уст признание.

– Вы не умрете, – сказала Екатерина ободряющим тоном, – разве умирают в ваши годы, да еще влюбленные?! Вы должны жить для мадемуазель Бланш, которую вы любите и которая, по всей вероятности, любит вас; вы должны жить еще и для той особы, которую хотели только что назвать. Это, вероятно, ее отец, маркиз Лавелин? Он прекраснейший господин… я видела его раза два-три там, в нашем родном Эльзасе.

Услыхав имя маркиза, Нейпперг сделал движение, которое можно было принять за выражение презрения и гнева.

«Кажется, они не слишком большие друзья, – подумала Екатерина, – надо принять это к сведению и не говорить больше о нем. Вероятно, отец Бланш противился их браку. Бедная барышня! Так вот из-за чего этот молодой человек искал смерти».

Она участливо вздохнула и, поправив подушку под головой больного, сказала:

– Я слишком много болтаю… быть может, вы желаете отдохнуть? Это для вас полезно, лихорадка уменьшится.

Больной слегка тряхнул головой.

– Говорите еще о ней, говорите о Бланш, – попросил он, – в этом мое облегчение.

Екатерина улыбнулась и принялась рассказывать о Бланш, которая выросла у нее на глазах, так как сама она родилась на небольшой ферме близ замка вельможи Лавелин. Маркиз служил при дворе и потому большую часть года отсутствовал дома. Бланш воспитывалась при матери и вела вполне деревенский образ жизни, бегая по лесам и полям, прыгая через рвы и заборы. Она не была горда и запросто беседовала с крестьянами, часто заходила на ферму и очень благосклонно относилась к маленькой Екатерине. Когда маркиз вызвал в Версаль жену и дочь, Екатерина и еще три крестьянские девушки были отправлены в качестве прислуги при маркизе де Лавелин и ее дочери, причем Екатерина несла обязанности прачки. Так прошло несколько счастливых лет ее жизни, пока не умерла госпожа Лавелин. Вскоре после того маркиз получил дипломатическое поручение в Англию и увез свою дочь в Лондон. Уезжая, Бланш захотела обеспечить Екатерину и приобрела для нее прачечную, где она и сейчас находится. Ах, мадемуазель Бланш – добрейшее создание и достойна любви!