Поэтому он впервые потерял осторожность, впервые не заметил примет, указывающих на близость врага…

Дан увидел, что девушка встрепенулась, словно просыпаясь. Обернулась с криком – испуганным и яростным:

– Дан!

Он отпрыгнул, выхватывая меч, но их было много, слишком много – обреченных, молчаливых, злобных… Эрни отступала, растерянная, невыносимо сейчас красивая.

И вдруг ее руки взметнулись к вороту рубашки и рванули его, и он услышал то ли крик, то ли яростное рычание…

Этот звук – то ли рычание, то ли вопль, все еще стоял у меня в ушах, когда я очнулась. С трудом подняла голову – плащ пополз с моих плеч, я поспешно поддернула его, потому что была совершенно голая.

Дан сидел поодаль, положив руки на рукоять меча. Его грудь наискось была перехвачена повязкой с проступающей свежей алой кровью.

– Что случилось? – спросила я хрипло.

Дан повернул голову, поглядел и ничего не сказал. Я села. И вспомнила: исказившееся лицо Дана – смесь отчаяния и ярости, а их было много, слишком много…

Теперь они все лежали на поляне. Некоторые были убиты мечом, но большинство… Страшась взглянуть на Дана, я осмотрелась в поисках своей одежды. Рубаха была разорвана пополам. Как и кольчуга – такая сила была в то мгновение в моих пальцах… или когтях.

Не поднимая глаз, я позвала тихо:

– Дан.

Он молчал.

– Ты видел?

Дан молчал. Он пристально смотрел на мои руки. Я содрогнулась – и пальцы и ногти были в засохшей крови. Оборотень, Голубая пантера… Вот он и узнал наконец, кто я.

Темные брови сведены, серые глаза смотрят с напряженным вниманием. Чего он ждет? Почему не уходит?

– Теперь ответь, – негромко сказал Дан, – Кто ты, Эрни? Человек? Зверь? Колдунья? Богиня? Кто ты?

– Не знаю. Уже не знаю. Я не то и не другое. Я оборотень. Я не властна над собой, я тебе говорила…

– Почему ты не рассказала об этом раньше?

– Как? – вырвалось у меня. – Как я могла? Чтобы ты отвернулся от меня? Чтобы боялся и ненавидел, как все они? В чем моя вина? Я думала, что уйду раньше, прежде чем кто-то из вас поймет… узнает…

– И это главная причина твоего отказа от замужества?

– Да. Нет. Я не знаю. Как женщина я обесчещена, а как колдунья… я до сих пор не владею своей силой. А мой жених не знает, и если узнает… уж лучше я сама освобожу его от клятвы.

Дан слушал угрюмо. Лицо было бледным и постаревшим.

– Нет! – сказал он резко. – Ты ошибаешься. Ты сильна и свободна. Сегодня ты стала Голубой пантерой, потому что сама захотела этого, потому что иначе бы мы оба погибли, а не потому что так приказали твои богини. Слушай, девушка. Ты можешь выбирать свою дорогу. Распоряжаться своей судьбой…

– Как ты не понимаешь? Я боюсь не только себя и за себя! Я боюсь за тех, кто мне близок и дорог!

Дан мрачно мотнул головой. Ему, горцу, чьи боги сильны, но бесхитростны, трудно было понять меня.

– Подумать только… – пробормотал он. – Если бы я тогда не заглянул тебе в глаза… я бы убил тебя.

– Уж лучше бы ты это сделал! – с отчаянием воскликнула я.

Дан взглянул, но промолчал. Привел лошадей. Они храпели и бились, а когда я подошла к своей, она в ужасе шарахнулась в сторону, вырвав уздечку.

Опустив руки, я смотрела ей вслед.

– Даже лошади меня боятся…

– Но я не лошадь.

Нахмурившись, Дан смотрел на меня. Заговорил – резко, гневно:

– Чего ты ждешь от меня? Страха? Отвращения? Час назад девушка, приняв облик Голубой пантеры, спасла мне жизнь, а я должен бежать от нее сломя голову? И мое приглашение остается в силе. Ты будешь самой почетной гостьей на моей свадьбе.

Я опустила глаза. Горец был смел. Но то, что он испытывал, я вряд ли смогу узнать… Повязка его набухала кровью.

– Тебя надо перевязать.

Но Дан отступил, уклоняясь от моих рук.

– Нет, не надо…

– У тебя…

– Нет, я сказал! – крикнул он. И я вдруг вспомнила, как когда-то мой отец пытался избежать моего прикосновения…

И все стало ясно.

– Эрни!

Я не хотела оборачиваться.

– Эрни, послушай…

Дан смотрел на меня растерянно:

– Я прошу тебя… Это вовсе не из-за того, что…

– Да. Конечно, – сказала я.

Мы двигались на север, а навстречу нам брела осень – теплая, золотая, ясная осень. Первые падающие листья стелились под ноги праздничным ковром, над головой плыли птицы, их прощальный крик печалил и тревожил сердца.

Осень вошла и в мою душу – тревожная, глубокая осень расставанья.

– Смотри. Эрни. Здесь мы с тобой впервые встретились, – однажды сказал Дан. Я огляделась, но не смогла узнать в этой цветной поляне тот заснеженный окровавленный пятачок… Значит, мы уже близко и от моей родины?

Словно проснувшись, я жадно всматривалась в дорогу, в перелески, в поля, на которых теплилась слабая жизнь… Узнавала ручьи, из которых пила, овраги, куда мы детьми кидались очертя голову. Но лишь немногие деревни были отстроены заново, лишь в немногих кузницах звенел молот, лица встречных были озабочены и угрюмы.

Сердце мое замерло. Остановившись на склоне холма, мы глядели вниз – навстречу нам вздымались древние черные башни Соколиного приюта… Я уходила отсюда с твердым намерением никогда не возвращаться, но с какой болью и счастьем билось сейчас мое сердце!

Горцы и их предводитель тоже рассматривали замок. На лице Дана я уловила странное выражение – смесь надежды, ожидания и сомнения…

– Мы остановимся там на ночлег? – спросила я, не понимая причины задержки.

– Нет, – ответил Дан, – мы уже пришли.

И тронул коня вниз. С мгновение я смотрела в его широкую спину, не понимая. А потом мир закружился перед моими глазами.

– Так твою невесту зовут…

– Эрнани.

– А тебя… – прошептала я. Саймон, проезжая мимо, закончил:

– Данар, Князь Серебра.

Они стояли в просторном внутреннем дворе. Загоняя вглубь неожиданную дрожь и тревогу ожидания, Дан внимательно оглядывал древние стены. Хотя война и здесь оставила свой черный след, замок казался более уцелевшим и даже цветущим по сравнению с тем, что они видели в пути…

– Высокий Владетель? – полувопросительно произнесли за спиной. Дан круто обернулся. Девушка стояла в окружении слуг. Темные волосы уложены в высокую прическу, яркие темные глаза, белая кожа лица и рук… Кто-то из горцев прищелкнул языком. Девушка с недоумением повела взглядом по простой запыленной одежде гостей, но с явным удовольствием задержалась на смуглом красивом лице предводителя.