прачечную. Он твердо решил для себя, что ему непременно нужно повидаться со следователем, который вел дело Андрея, но намеревался сделать это после химчистки, дабы не нарушать заведенного порядка.

Войдя в кабинет Туйчиева, Александр Васильевич поздоровался и положил перед следователем свою визитную карточку. Витиеватая вязь текста — Зарецкий Александр Васильевич, доктор исторических наук, профессор.

— Очень приятно, — улыбнулся следователь, взглянув на карточку, и тоже представился: — Туйчиев Арслан Курбанович, майор милиции. Насколько я понимаю, Андрей Зарецкий — ваш внук?

— Совершенно верно, — сказал профессор, — это мой внук. — Он сделал небольшую паузу. — Причем, единственный... — Александр Васильевич почувствовал, как комок застрял у него в горле, и он почему-то вдруг плохо стал видеть. Сняв очки, протер их белоснежным платком, снова надел, пояснил: — Не просто единственный внук, а единственный родной мне человек на всем белом свете.

Арслан мучительно переживал подобного рода визиты. Понимая состояние родственников, он никак не мог внушить им мысль, что его не надо заверять, какой хороший человек подследственный. Ведь долг следователя выяснить истину, его обязанность собирать доказательства, в равной степени обвиняющие и оправдывающие, и, только оценив их все в совокупности, делать определенные выводы. Мучительны для него такие визиты были и потому, что он тотчас вспоминал дело Сбродова. Это было его первое дело. Оно вернулось на доследование спустя полтора года после приговора суда. Узнав, что Сбродов этапирован в городскую тюрьму, к Арслану пришла его мать и попросила разрешить ей свидание с сыном. И хотя этот визит не мог повлиять на следствие, Арслан отказал ей тогда, да еще вспомнил латинское изречение: «Закон суров, но это закон». «Никаких эмоций», — таков был девиз начинающего следователя Туйчиева. Потом он узнал, что мать Сбродова, так и не увидев сына, скончалась: она была безнадежно больна. Жгучий стыд, который он пережил, узнав об этом, до сих пор не дает ему покоя.

— Я слушаю вас, Александр Васильевич, — прервал молчание Туйчиев.

Зарецкий внимательно посмотрел на него и горько усмехнулся:

— К сожалению, я ничего не могу сообщить вам по делу, кроме моей глубочайшей убежденности в абсолютной невиновности Андрея.

— В отличие от вас, мне для такой убежденности нужны конкретные факты, а они, увы, как раз свидетельствуют против вашего внука.

— Да поймите же, Андрей этого не делал... Ведь с Олегом они дружат со школьной скамьи.

— Разве между друзьями не возникают раздоры?

— Конечно... Могут возникнуть... Но, понимаете, не мог Андрей избить Олега хотя бы потому, что физически не в состоянии этого сделать.

— Александр Васильевич, согласитесь, наш разговор беспредметен. Во-первых, вашему внуку пока обвинение не предъявлено и следствие не закончено... Ваш внук пока лишь подозреваемый. Во-вторых, вы как ученый прекрасно понимаете: без доказательств делать выводы весьма опасное занятие. Разве в науке не так?

— Вы правы, вы совершенно правы. Между ученым и следователем есть немало общего, и прежде всего то, что они ищут истину. Конечно, нужны факты, это бесспорно. Ну что ж, — Зарецкий решительно поднялся, — обещаю вам: необходимые факты я представлю.

— Если они окажутся добытыми законным путем, — улыбнулся Арслан, — буду вам весьма признателен, ибо вы поможете следствию.

Из рукописи профессора Зарецкого А. В.

Бал разгорался, блестящий, роскошный. Нарядная и оживленная толпа заполнила громадный зал в старом особняке графа Балашова. Он медленно пробирался сквозь нескончаемое море лиц, обнаженных плеч, драгоценных камней и кружев. Статный, румяный, в великолепном красном мундире, с гордой осанкой, он шел, провожаемый восхищенными взглядами не только женщин, но и мужчин.

Хозяйка салона — Екатерина Алексеевна Балашова, маленькая блондинка с живым умным лицом, порхала среди гостей, создавая уютные группки собеседников, объединяя одних, разъединяя других. Она умело устраивала все так, чтобы каждый из гостей как бы случайно оказывался там, где ему должно быть интересно.

Екатерина Алексеевна обрадованно помахала рукой и подошла к графу.

— Граф, это правда? Весь Петербург говорит... мон ами, вы в самом деле пустили по миру свое состояние, отдали землю крестьянам?

— Ну, коли весь Петербург говорит, — целуя ей руку, ответил он, — то, разумеется, неправда.

— Вы как-то говорили о своем намерении, но то были слова. А сейчас нам показывают пример...

— Еще древние говорили: «Слова учат, примеры — ведут». Впрочем, я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из ваших сегодняшних гостей пошел по столь скользкому пути...

— ...Рискуя навлечь на себя гнев государя, — закончила графиня его мысль. — Вы правы, граф. Среди этой блестящей публики не найдется безумцев. Вы мой партнер по висту, не забудьте, — заключила графиня и отошла.

— Граф, вы сегодня похожи на полководца перед решающим сражением.

Он оглянулся. Великая княгиня в упор неулыбчиво смотрела на него большими зелеными глазами. Сиреневое платье плотно облегало ее некогда безупречную, а теперь начинающую тяжелеть фигуру. Он подошел и поклонился.

— Вы хотите что-то сказать? — В ее голосе, внешне бесстрастном, он услышал насмешку и решил ударить первым.

— Поздравьте меня, ваша светлость, я женюсь... — тихо сказал он по-французски.

— Иначе и быть не могло. — Ни один мускул не дрогнул на ее лице. — Благородное положение обязывает. Так, кажется, звучит пословица? Графиня! — позвала она порхавшую неподалеку Балашову. — Будьте так любезны, объявите о предстоящей свадьбе вашего друга, — великая княгиня показала глазами на графа, — и Юлии Вересаевой.

— Это... шутка? — неуверенно спросила Екатерина Алексеевна.

Великая княгиня не удостоила ее ответом: неужели она должна повторять?

Объявленная изумленной графиней новость произвела сенсацию среди замужних дам и гул разочарования среди барышень на выданье. Красавец-кавалергард — главный выигрыш в лотерее придворных женихов — достался Юлии Вересаевой, далеко не самой привлекательной и гораздо менее ловкой, чем другие.

Когда схлынула волна недоумения и поздравлений, он решил удалиться, но великая княгиня задержала его.

— Я знаю, граф, что верная служба его величеству государю императору является главной целью вашей жизни...

— Она требует от меня всего рвения и разумения, к коему я способен, — поклонился он.

— Вы слишком бегло говорите по-французски, дорогой граф, чтобы оставаться здесь. Великий князь долго думал, как лучше устроить ваше будущее, и доложил государю свое мнение. — Она помолчала, любуясь впечатлением, которое произвели ее слова, потом добавила: — Поздравляю вас еще раз — вы назначены вице-консулом в Марсель. Не сомневаюсь, что там оценят и ваше рвение, и ваше произношение.

—