что нам капитан показал, оставим специалистам. Пусть они разбираются. А мы пока проведем разведку, пусть пощупают, что вокруг нас.

С тридцатьчетверками удержать их будет ой как тяжело, подумал Селезнев, если только опять чудесная гроза не поможет. Впрочем, рассчитывать на подобное во второй раз не приходилось.

Сашу разбудил громкий стук в дверь.

Было ранее утро — тусклый свет, проникавший сквозь небольшое оконце, едва освещал скромную обстановку комнаты, съем которой Саша оплачивал ночной работой на сортировочной станции: кровать вдоль крашеной стены, у окна стол с задвинутой под него табуреткой, и сундук напротив кровати. В нем хранилось все — от одежды до учебников.

Саша поднялся, быстро, как научила армия, надел брюки, застегнул ремень и отпер дверь. За спиной бабы Вали, хозяйки комнаты, стояли двое: участковый и офицер НКВД в серо-стальном френче с пуговицами золотистого цвета, блеснувшими в тусклом свете. «Это он», — сказал участковый. Кивнув ему, офицер командным голосом спросил:

— Карелин Александр Васильевич?

— Да, — подтвердил Саша. «Рубашку надо было надеть, — мелькнула мысль, — а то неприлично как-то перед начальством».

Офицер показал красную корочку — ровно на столько, чтобы Саша убедился в ее существовании, но не успел прочитать, кто ее владелец. Баба Валя, постоянный участник и зачастую победитель коммунальных споров, незаметно отошла назад и словно бы уменьшилась в размерах. Корочка явно впечатлила ее.

— Документы предъявите, пожалуйста, — потребовал офицер.

Удостоверившись, что перед ним тот, кто нужен, он распорядился:

— Вы должны пройти со мной. На сборы пять минут.

— Пройти куда? — вырвалось у Саши. Спорить, он, конечно, не собирался.

— Вам все объяснят.

Саша привык к тому, что иногда судьба совершает резкие повороты. В шестнадцать лет он крупно поссорился с отцом и завербовался в строительную контору, работавшую в Монголии. Два года он помогал развивать в братской стране общество всеобщего равенства, а затем вернулся в Москву, вдохновленной перспективой принять участие в строительстве лучшего в мире метро. Целый год в составе комсомольского отряда Саша махал киркой, вгрызаясь в переменчивый московский грунт, накачав мышцы так, что мог легко подтянуться на перекладине раз двадцать — а то и больше, под настроение. По вечерам усталым комсомольцам читали лекции в доме культуры железнодорожника. Большинство из слушателей откровенно дремали — но только не Саша. Именно там он услышал о Циолковском и его теории межпланетных путешествий. Теория эта поразила его. Неужели это возможно — выйти за пределы атмосферы, увидеть нашу планету со стороны? И еще дальше — посетить другие миры, удаленные от нашего на такие расстояния, которые и представить-то нельзя? Зачитав до дыр брошюру «Космическая ракета: Опытная подготовка», Саша уперся в формулу Циолковского, по которой можно было вычислить предельную скорость ракеты. Он понимал, как ее использовать, но откуда она взялась? Взяв за жабры очередного лектора, Саша выяснил — чтобы понимать это, нужно изучать физику. Комсорг отряда, видя, что для метрополитена один из лучших его работников потерян навсегда, со вздохом написал ему характеристику, с которой Саша поступил на физфак МГУ. Недостаток знаний Саша компенсировал упорным трудом, так что к пятому курсу он опережал многих из тех, кто на старте выглядел куда перспективнее. Профессор Громов, читавший курс по физике космических лучей, обратил внимание на трудолюбивого студента и предложил ему сделать диплом у него, а затем, после успешной защиты, взял в аспирантуру.

А потом началась война.

Саша мог бы воспользоваться бронью, но не стал. Его призвали в войска связи, где он налаживал работу радиостанций — долгое время в армии предпочитали работать по старинке, по телеграфу, так что специалистов не хватало. Физфак тем временем увезли в эвакуацию, в Ашхабад. В 1943 Сашу неожиданно отозвали из армии и вернули в аспирантуру, к профессору Громову — для решения оборонных задач требовались квалифицированные кадры. Физфак в то время работал в Свердловске, а в Москву вернулся только в сорок пятом. Война близилась к концу, и Саша с нетерпения предвкушал то время, когда сможет заняться любимой темой — космосом и космическими путешествиями. Казалось, до Луны и Марса подать рукой — надо только постараться! Правда, профессор Громов считал иначе, но он не спешил гасить энтузиазм своего ученика.

Эти воспоминания о переломных моментах жизни промелькнули перед мысленным взором, пока Саша собирался. Что с собой взять, кроме документов? Судя по каменному лицу офицера, тот не собирался давать консультации. Открыв сундук — память о детстве в деревне, где все ценное хранили именно там, да и спали на них, — Саша вытащил «Краткий физико-технический справочник», чистую тетрадь, два простых карандаша, складной нож и сложил все эти богатства в полевую сумку, оставшуюся у него с армейских времен.

— Я готов, — сказал он.

— Документы не забыл? — спросил офицер.

— Никак нет, — по-армейски ответил Саша. Почему-то ему показалось, что нужно снова привыкать к службе.

Интуиция его не подвела.

Во дворе у подъезда стоял легковой ГАЗ с хорошо знакомым по концу тридцатых черным силуэтом. Офицер сел на место рядом с водителем, Саше приказали сесть на заднее сиденье. Поеду, как король, мелькнула мысль. Страха не было. Саша глянул в окошко — показалось, что кое-где смотрят из-за занавесок.

Офицер продиктовал адрес — это был дом, в котором жил профессор Громов. Если что, сядем вместе, подумал Саша. Ехать пришлось недолго. Становилось светлее, и первые рассветные лучи заблестели в окнах домов.

Профессору дали на сборы больше, чем Саше — минут десять. Кроме того, у него был с собой чемодан. Выйдя из машины, водитель взял чемодан у Громова и поместил его за заднее сиденье.

— Не знаете, куда мы едем, Александр Николаевич? — спросил Саша, когда автомобиль тронулся.

— На Лубянку, — буркнул тот, не моргнув глазом и невозмутимо добавил: — сам скоро все узнаешь.

Профессор не ошибся. Вскоре газик, полукругом обогнув памятник Дзержинскому, подъехал к главному входу. Все, кроме водителя, вышли. Офицер, открыв тяжелые двери, велел следовать за ним. Дежурный, взяв документы, внимательно их изучил, а затем по телефону сообщил имена прибывших. Получив ответ, дежурный вернул документы и сделал знак проходить. По широкой лестнице они поднялись на третий этаж и подошли к двери кабинета. Офицер, открыв ее, пригласил прибывших войти.

Это был кабинет с высокими, в два этажа, потолками, окна которого выходили на Лубянскую площадь. Значительную часть кабинета занимал огромный Т — образный стол. Стулья, расставленные по обеим сторонам широкой «ножки» стола, были почти все заняты. Возле каждого места на столе стояла табличка с фамилией и инициалами приглашенного, а также его должностью. Все надписи были