Но и в шкафу, кроме пяти пар туфель, трех пальто, двух курток и одной ветровки, больше ничего достойного внимания не оказалось. Мисс Стенли, наверное, разделяла с директором его мысль о воспоминаниях, а не накопленных вещах.

Еще раз мужчина в белом халате подошел к окну и выглянул во двор — поистине прекрасный вид. Первые опавшие листья на лобовом стекле легкового автомобиля, хмурые прохожие, спешащие по своим делам. Хорошая спокойная улочка, на которую хотелось смотреть из арочного окна комнаты, когда устаешь от людей и работы, даже от пения мертвых птиц. Можно было даже выйти на балкон с чашечкой черного чая, подышать свежим воздухом и подумать о вечном.

Директор был пленен комнатой мисс Стенли и не задумавшись обменял бы свою спальню на эту.

Гость еще немного постоял у окна, а затем услышал глухой шум из-за стены и мужской неразборчивый голос. Несмотря на толстые стены, слышимость в квартире была неплохой, наверное, девушка хорошо знала голоса своих соседей и все их семейные дела.

Директор покинул эту светлую комфортную комнату и направился в кухню. Кухня была небольшая — метров пять. Справа у окна стоял небольшой круглый стол. Деревянный и немного обшарпанный, как и стулья. На столе оказалась старая недоеденная яичница, которая пахла так отвратительно, что директору даже пришлось закрыть ладонью нос. Мужчина взял в руки тарелку и выбросил ее в мусорную корзину, стоявшую около белого невысокого холодильника. Это не очень помогло, вонь осталась, но была уже не такой омерзительной, когда из поля зрения пропал ее источник.

Судя по всему, эту яичницу не доела еще мисс Стенли, а старик, видимо, ходил все время голодным и весь в своих мыслях, даже не почувствовав запах протухших яиц.

У человека похитили самого близкого, оторвали от кожи родного ребенка, которого тот качал на руках и учил первым шагам, — для него, наверное, протухшая яичница не пахнет ничем или пахнет куда слабее, чем ржавый металл — запах горя.

Почему-то горе у директора всегда ассоциировалось с запахом двигателя автомобиля, с масляным гаражным запахом автомобильных запчастей и машинных масел.

Ему было двенадцать, когда однажды отец попросил его помочь разобраться с заглохшим двигателем. Будущая элита психиатрии с радостью ковырялась под капотом старого «опеля» вместе с отцом. Спустя какое-то время к ним подошла мать и обыденно, как ни в чем не бывало, сказала отцу, что заварила ему чай с лимоном и добавила туда одну ложку сахара.

Отец поблагодарил ее, и они с сыном продолжили искать поломку в двигателе. Через несколько минут в ушах мужчин раздался резкий и пронзительно-громкий звук выстрела.

Женщина застрелилась из пистолета мужа, который тот надежно хранил у себя в сейфе. Мать директора спокойно сидела на скамье во дворе около автомобиля, пила свой чай с лимоном и с двумя ложками сахара, а затем приставила ко рту дуло пистолета марки «Вальтер» и выпустила себе мозги через затылок.

И вот с того самого дня директор начал чувствовать запах ржавого двигателя с примесью масла, когда посторонние люди говорили ему о своем горе.

И если старик получил письмо от Сомелье в то самое утро, когда ел свою яичницу, с мыслями, почему его голубка-дочь не вернулась ни ночью, ни утром домой, то, несомненно, горе для доктора Стенли теперь будет пахнуть жареными яйцами и ничем другим.

На кухне, как и в прихожей, не было ничего интересного. Самая обыкновенная комнатка с обеденным столом, двумя стульями, холодильником и небольшим кухонным уголком возле холодильника.

Директор покинул кухню и вошел в спальню, которую занимал хозяин квартиры.

Эта большая светлая спальня была размером с комнату мисс Стенли, такая же просторная, наполненная дневным светом. Арочные окна, выход на тот же балкон, но в отличие от комнаты дочери у старика было менее уютно, если так можно выразиться.

Старый деревянный шкаф с прозрачным стеклом около кровати. Внутри находились листы благодарности, адресованные главврачу психиатрической клиники — доктору Стенли. Возле листов стоял некий старинный кубок, не то из золота, не то из меди или бронзы.

Кроме кубка в шкафчике обнаружился еще и добротный охотничий нож, впечатляющий своим размером и дизайном странно изогнутой рукояти. Держать такой нож в руке было бы как минимум непривычно, не говоря уже об удобстве.

За кроватью директор нашел небольшую тумбу, в которой хранились старые альбомы, еще со времени давней молодости старика, армейские часы, солдатские погоны и пряжка без ремня.

Вещи эти навевали фантазии — директор представлял, как низкорослый мужчина в очках, гордо, с ровной осанкой, топтал своими армейскими ботинками большой плац. Скорее всего, самым последним в своем отделении.

Нет, мужчина в белом халате не мог представить своего старшего коллегу доблестным и бесстрашным защитником родины. Кого угодно, но только не доктора Стенли.

В комнате старика пахло деревом и сыростью, в этой комнате директору было бы некомфортно остаться даже на одну ночь. Но затем мужчина, державший в руках черно-белые фотографии своего коллеги, вспомнил, как провел две ночи подряд на койке убитого пациента, а затем решил для себя, что если ему пришлось бы сидеть здесь ночь, то он это, конечно же, сделал бы без лишних возражений.

Школьный альбом мисс Стенли директор обнаружил в той же тумбе в самом низу, под небольшой стопкой альбомов хозяина комнаты.

Директор взял в руки альбом, на обложке которого было написано: «Выпускной» и указан год, также там разместилась большая цветная фотография дочери старика.

Мужчина, еще не отдернув занавес, за которым скрывалось лицо серийного убийцы и его мертвого брата, был готов к тому, что вступит в опасную схватку с молодым, но серьезным противником, который лишил жизни девятнадцать молодых девушек — а жизни еще двух находятся под угрозой.

Директор, пока не увидел юношеское лицо человека, представившегося несколько месяцев назад Эрихом Бэлем на пороге его лечебницы, был абсолютно готов к любым последствиям этой рискованной игры, этой схватки.

Где нет риска, там нет победы. Где нет опасности, там и храбрости нет.

Директор открыл альбом мисс Стенли, и если бы у него сейчас под рукой оказалась верная сладкая сигара, то он ни за что не отказался бы скрасить с ее помощью эти волнительные мгновения…

* * *

— Люк… Можно у тебя кое о чем спросить?

— Спрашивай.

Они плавали в речке в один солнечный июльский день. Вода была теплая, как чай. Мать стирала на больших камнях грязные вещи.

— Ты меня ненавидишь за соль?

— Нет. С чего ты взял, Миа?

— Так ведь ты каждый день страдаешь из-за меня. Ты, должно быть, про себя желаешь мне смерти.

— Я никогда никому не пожелаю смерти, говоря это про себя. Я могу пожелать смерти, только глядя в глаза.

— Почему тогда ты мне этого не говоришь?