Кроме того, Амос – дальний родственник Смакеров, которые основали компанию Smuckers, выпускавшую знаменитый клубничный джем. Однако эта ветвь семьи больше не относится к амишам.

– Сколько у вас было братьев и сестер?

– Нас было семнадцать, – отвечает Амос.

– Семнадцать?

Он кивает.

– И каким по счету были вы?

– Младшеньким, – говорит Амос. – Когда мать родила меня, она сказала: «С меня хватит. Чего хотела, я добилась».

Неужели он сейчас пошутил? Думаю, да. Амос позволяет себе почти незаметный намек на улыбку.

Я объясняю Амосу основную идею моей книги. Он молча смотрит поверх моего левого плеча.

Никакой реакции. Во время этого короткого визита к амишам я понял: они не в восторге от разговоров о теологии – по крайней мере с не-амишами и по крайней мере со мной. Лучше придерживаться более приземленных тем.

– Вы сейчас работаете?

– Раньше держал молочную ферму, но больше этим не занимаюсь. Я не сдался, просто сдал.

Думаю, Амос только что снова пошутил. Вы не знаете, как шутят с серьезным лицом, если не видели амишей.

– Каков ваш распорядок дня? – спрашиваю я.

– Ложусь спать примерно в восемь тридцать, а встаю в четыре тридцать. После пяти спать не могу. Я держал коров, и так уж запрограммирован мой компьютер.

Интересная метафора для человека, который не пользуется электричеством, – думаю я про себя.

Амос барабанит пальцами по столу. У него потрясающие руки. Узловатые, но в своем роде элегантные, с большими пальцами, которые загибаются, как карамельные трости, почти доставая до запястий.

Мы сидим в тишине.

Наконец Джули спрашивает, не мог бы он показать нам свое хозяйство. Он кивает. Первая остановка – в гараже. У Амоса три черные двуколки, которые выстроились вдоль стены, красными флуоресцентными треугольниками наружу. Его дочь Анна полирует среднюю.

Из гаража можно пройти в стойло, где Амос держит лошадей. У него две – обе красивые, шоколадного цвета. Они трусят к хозяину, чтобы поздороваться.

– Скаковыми были, – говорит Амос, поглаживая одну по шее. – У амишей девяносто процентов лошадей из скаковых.

Это единственный момент за выходные, когда Амос выказывает что-то вроде гордости. Скромность крайне важна для амишского образа жизни. А еще это одно из лучших человеческих качеств, отличающих их сообщество. Но если уж и гордиться чем-то, думаю, его лошади – очень достойный выбор.

Амос говорит, что вырос в этом доме.

– Каким было ваше детство?

– Холодным. Дом был не утеплен, так что в нашей комнате доходило до двух.

– Ух, – говорю я.

– До двух человек под одеялом.

На этот раз он не может удержаться – уголки рта слегка поднимаются вверх. Он явно пошутил.

Мы возвращаемся на кухню, и я расспрашиваю его о детях. Их семеро, все остались амишами, и многие живут неподалеку или даже напротив. Перед приездом я прочел, что число амишей в Америке, которое сейчас достигает двухсот тысяч, удвоилось за последние двадцать лет. Вымереть они не рискуют.

– А много людей переходит в веру амишей?

– Очень мало.

Амос делает паузу, а потом спрашивает:

– Хотите амишский анекдот?

– Конечно.

Вот здорово. Амиши столько лет были объектом для шуток. Если честно, я почти отказался от поездки, потому что не хотел попасть в эту ловушку. И поэтому буду страшно рад услышать анекдот про амишей от настоящего амиша.

– Что случилось с меннонитом[27], когда он женился на женщине-амише?

Мы с Джули не знаем.

– Она его запрягла.

Мы смеемся. Не Крис Рок[28], конечно, но надо помнить, что у Амоса очень ограниченный материал.

– Та-дамс, – говорит Джули.

Мне интересно: понял он, что жена имеет в виду барабанную отбивку после шутки, или просто подумал, что она издает странные звуки.

Я снова пытаюсь заговорить о религии. Сообщаю ему, что Книга Амоса – одна из моих любимых в Библии. И снова тишина. На целых тридцать секунд.

– Вы знаете «О, благодать»?[29]– наконец спрашивает он.

Мы киваем.

– Тогда помогайте.

Амос извлекает из кармана губную гармошку, делает глубокий вдох и начинает лучшее исполнение этого гимна в моей жизни. Гармошка полностью подчиняется ему, пальцы порхают, ноты звучат и на вдохе, и на выдохе.

Мы с Джули немного путаем слова в середине, но заканчиваем уверенно: «Был мертв и чудом стал живой. Был слеп и вижу свет»[30].

– Вы играете в церкви? – спрашиваю я, когда он останавливается.

– Нет, мы не играем на музыкальных инструментах, – отвечает он. – От этого недалеко до гордыни. Появятся всякие мысли. Еще начнешь выделываться перед другими.

Амос показывает гармошку в поднятой руке.

– Это только для дома.

Он делает паузу.

– Ну, мне надо идти, – говорит Амос. – Ужин в пять тридцать.

И с этими словами он исчезает в столовой.

Мы с Джули едем в местный ресторан, где дерут деньги с туристов за овощи в сливочном масле и пирог с патокой. По дороге мы видим еще одну картину, не менее удивительную, чем садовый пылесос. Это подросток-амиш, который, заложив руки за спину, вальяжно рассекает на роликах по проселочной дороге.

Позже я выяснил, что некоторые амиши разрешают роликовые коньки. Резиновые шины запрещены, поэтому велосипеды исключаются, но колеса роликов делают из пластика. Точно так же, хотя электричество не разрешено, приборы, работающие на батарейках, солнечной энергии или газе, иногда дозволяются. Отсюда садовый пылесос.

Из выходных у амишей я вынес такой урок: нельзя остановить развитие религии. Даже здесь, где традиции и одежда предположительно остались на уровне XVI века, все равно найдутся варианты. Поэтому мне кажется, что задача отмотать жизнь назад до библейских времен пугающе сложна. Возможно ли отскрести слой традиций, которые копились тысячелетиями?