Не доехав до ресторана, мы с Джули видим скопление где-то трех десятков двуколок. Паркуемся и выясняем, что происходит. Оказалось, мы случайно попали на бейсбольный матч между амишами. Амос говорил, что многие амиши, и он в том числе, не приветствуют соревновательные виды спорта.

Но вот перед нами восемнадцать амишских подростков – рукава рубашек завернуты, подтяжки потемнели от пота. Мы с Джули долго наблюдаем за матчем. Ребята играют здорово, но что-то здесь не то. Через несколько минут я понимаю: это самый тихий бейсбольный матч в моей жизни. Ни словесной перепалки, ни подбадривающих криков родителей. Жутковато, спокойно и прекрасно.

Ныне не будьте жестоковыйны, как отцы ваши, покоритесь Господу…

Вторая книга Паралипоменон 30:8

День 13. Мы вернулись в Нью-Йорк, и из-за Библии мой график перегружен. Особенно много дел по утрам. Нужно прикрепить кисточки. Произнести молитвы. Привязать ксерокопию Десяти заповедей ко лбу и руке, как велит Исход 13:9 (подробности позже). Остаток дня занимают изучение Библии, обеденная молитва, порой – доброе дело, закупка библейских товаров (сегодня по плану вещи из дерева), несколько часов светской работы на Esquire, одобренный Писанием ужин и, наконец, вечерние молитвы.

Да, и мой совет духовных наставников. Я стараюсь встречаться или разговаривать хотя бы с одним мудрецом в день. Сегодня убью двух зайцев. Утро начинается с завтрака в компании моего друга Роджера Беннетта.

Роджер – ливерпулец. Любой разговор он заканчивает словом «клево». У него около восьми работ – журналист, документалист, глава фонда и так далее, – и все они хотя бы отдаленно связаны с религией.

Роджер не рассердился, что я опоздал на десять минут из-за утренних ритуалов, но все же он хочет кое-что мне сказать.

– Сначала ты думаешь, что похож на исследователя, который изучает сумоистов в Японии. Ты говоришь себе: «Сам-то я не стану таким. Буду держать дистанцию».

Я робко протестую. Роджер продолжает:

– Опасное это дело. Люди и поумнее тебя посвящали ему жизнь. Так что признай: есть вероятность, что к концу года ты очень сильно изменишься.

Возможно, он прав. И это пугает. Ужасно, когда нет контроля над ситуацией. И я люблю лично отвечать за все. Например, за свои эмоции. Если я смотрю мелодраму и к глазам подступают слезы, я говорю себе: «У Одри Хепберн над головой подвесной микрофон. Ну-ка посмотрим, видна ли его тень», – и резко возвращаюсь к действительности, овладевая собой. Кроме того, я стараюсь контролировать здоровье. В основном зацикливаюсь на микробах – у меня легкий случай синдрома навязчивых состояний (довольно модной болезни благодаря Ларри Дэвиду[31]и ему подобным). В шкафчике для лекарств у меня всегда припасен десяток бутылочек с антибактериальным средством Purell. Я уже десять лет не прикасался голыми руками к поручням в вагоне метро – вместо этого широко расставляю ноги и представляю себя серфером.

Но религиозному человеку часто приходится отказываться от контроля над ситуацией и принимать радикальные перемены. В этом-то и проблема. Я хотел бы сдать свое светское мировосприятие в камеру хранения на автовокзале и забрать в конце года.

После завтрака с Роджером я еду на метро в центр, чтобы пообедать в дайнере[32]с бруклинским раввином Энди Бахманом. Сегодня встречи с наставниками идут одна за другой. Нам с Энди нетрудно найти общий язык. Он тоже вырос в светской семье – правда, в Висконсине (где, между прочим, евреев называют «избранными из морозилки»). К религии его потянуло, когда он увидел красивый шрифт Талмуда. В свои сорок два он молодо выглядит и просит называть его Энди. Звучит неуважительно, но я стараюсь.

– Как дела? – спрашивает Энди.

Я рассказываю ему о Берковице и инспекции разнородных нитей.

– Я был зачарован, – говорю я.

Может, даже слишком. Я себя знаю. Странности манят меня. В своей последней книге об энциклопедии я семь раз упомянул, что у Рене Декарта был фетиш – косоглазые женщины. Надеюсь, что это рекорд.

– Боюсь, так весь год уйдет на странные куски, а места про добродетель и справедливость я пропущу.

Энди задумывается на полминуты. Потом отпивает кофе.

– Вот мой совет: не забывай о пророках.

Пророки, объясняет он, – это двадцать выдающихся мужчин и женщин, которых мы находим в еврейском Писании. Эти люди оказались в поле зрения через несколько столетий после Моисея. К тому времени израильтяне жили на Земле обетованной, но уже успели испортить все дело. Они стали ленивыми и развращенными. И угнетали бедных точно так же, как их бывшие хозяева в Египте. Пророки же были Мартинами Лютерами Кингами своего времени и боролись с коррумпированной системой. Не случайно сам Кинг любил их цитировать – в том числе потрясающие слова Амоса: «Пусть, как вода, течет суд, и правда – как сильный поток!»

– Старайся оценивать все, что ты делаешь, по моральным стандартам пророков, – сказал мне Энди. – Вспомни слова Михея. Он говорит, что жертвоприношения животных не важны. А важно «действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим».

…Дал ему десятую часть из всего.

Бытие 14:20

День 14. Конечно, Энди прав. Надо быть более нравственным. Нужно совершить поступок, который порадовал бы пророков. На следующее утро я просматриваю список правил и нахожу отличный вариант на странице 28: отдавать десять процентов дохода.

– Я собираюсь платить десятину, – заявляю я Джули за завтраком. Она питает слабость к благотворительным организациям, которые посылают бесплатные наклейки для обратного адреса с веселыми картинками – маленькими Зигги[33]на роликах – и душераздирающие брошюры о лимфоме. Я говорю, что это эмоциональный шантаж. Жена меня не слушает и шлет им чеки.

Но даже для Джули десять процентов – это много, особенно с учетом расходов на Джаспера и, как мы надеемся, еще одного малыша. Она спрашивает, нельзя ли отнести на счет десятины плату литературному агенту. И это не совсем шутка.

К сожалению, я сомневаюсь, что и умнейший из раввинов найдет способ отнести к «бедным» International Creative Management[34], особенно с тех пор, как они подняли комиссию до пятнадцати процентов.

– Может, хотя бы будешь считать десять процентов с дохода за вычетом налогов? – говорит Джули.