А я раз за разом все повышал и повышал ставки — и выигрывал. Царившее в комнате возбуждение приобретало лихорадочный оттенок. Тишину нарушал лишь приглушенный хор проклятий и восклицаний на разных языках всякий раз, когда на мою половину стола пододвигали очередную груду золота, и даже невозмутимый крупье швырнул на пол свою лопатку в приступе ярости (чисто французской) и изумления от моих успехов. Однако одному человеку из присутствовавших удавалось сохранить самообладание, и этим человеком был мой друг. Он подошел ко мне и шепотом по-английски стал уговаривать меня уйти, удовлетворившись выигранным. Справедливости ради должен сказать, что он повторил свои предостережения и просьбы несколько раз и оставил меня и отошел, лишь когда я наотрез отказался следовать его совету (игра опьянила меня точь-в-точь как вино), причем в выражениях, лишивших его всякой возможности заговаривать со мной снова в тот вечер.

Вскоре после его ухода сиплый голос у меня за спиной воскликнул:

— Позвольте, мой дорогой мосье, позвольте вернуть на подобающее им место те два наполеона, которые вы обронили. Небывалая удача, мосье! Слово старого солдата: несмотря на давний опыт в подобных делах, я никогда не видывал подобной удачи, никогда! Продолжайте, мосье. Sacre mille bombes![3] Смелей вперед! Сорвите банк!

Я обернулся и увидел, что мне кивает и улыбается с заученной учтивостью высокий незнакомец в мундире, расшитом шнурами.

Если бы я был в здравом уме, то счел бы его весьма подозрительным образчиком старого солдата. У него были выпученные, налитые кровью глаза, грязные усы и сломанный нос. Манера говорить отдавала самой скверной казармой, а таких грязных рук я не видел ни у кого, даже во Франции. Однако эти маленькие личные особенности почему-то не вызвали у меня ни малейшего отвращения. В своем распаленном безумии, в победоносной беспечности той минуты я был готов побрататься со всяким, кто побудит меня продолжать игру. Я принял от старого солдата щепотку табака, похлопал его по спине и поклялся, что он честнейший малый на всем белом свете — и что мне не доводилось встречать более славного ветерана Великой армии[4].

— Играйте! — вскричал мой друг-военный. — Играйте и побеждайте! Сорвите банк! Mille tonnerres![5] Сорвите банк, мой храбрый английский товарищ!

И да, я продолжал играть — и поднимал ставки так рьяно, что еще через четверть часа крупье объявил: «Господа, на сегодня банк закрыт». Все банкноты, все золото из этого «банка» лежали теперь грудой у меня под руками, весь безбрежный капитал игорного дома был готов перетечь в мои карманы!

— Завяжите деньги в платок, мой достойный господин, — посоветовал старый солдат, когда я стал лихорадочно подгребать к себе свою груду золота руками. — Завяжите в платок, как мы в Великой армии завязывали свои съестные припасы; ваш выигрыш очень уж тяжел, никакие брючные карманы не выдержат. Ну вот! Прекрасно, сгребайте сюда все, и банкноты тоже! Credie![6] Вот это удача! Погодите! Вот еще наполеон на полу! Sacre petit polisson de Napoleon![7] Неужели я тебя наконец нашел? Ну вот, сударь, — два тугих двойных узла крест-накрест, с дозволения вашей светлости, и денежки спрятаны. Пощупайте! Пощупайте, счастливец! Круглый, твердый, что твое ядро. Ah, bah![8] Если бы только в нас запускали такими ядрами при Аустерлице[9] — nom d’une pipe![10] О, если бы! А теперь что же мне остается — мне, старому гренадеру, ветерану французской армии? Что, спрашиваю я вас? Проще простого: пригласить моего драгоценного английского друга вместе распить бутылку шампанского и на прощание поднять пенный кубок за богиню Фортуну!

Достойнейший ветеран! Веселый старый гренадер! Шампанское за любые деньги! Английский тост за старого солдата! Ура! Ура! Другой английский тост за богиню Фортуну! Ура! Ура! Ура!

— Браво, англичанин — любезный, щедрый англичанин, в чьих жилах течет живая французская кровь! Еще бокал? Ah, bah! Бутылка пуста! Ничего! Vive le vin![11] Я, старый солдат, заказываю еще одну бутылку и к ней полфунта конфет!

— Нет-нет, ветеран, так не пойдет, старый гренадер! Та бутылка была ваша, а эта — моя. Вот, глядите! Наливайте! За французскую армию! За великого Наполеона! За присутствующих! За крупье! За жену и дочерей нашего честного крупье, если они у него есть! За прекрасных дам! За всех на свете!

Когда опустела вторая бутылка шампанского, у меня возникло чувство, будто я напился жидкого пламени: мозг у меня пылал. Прежде вино, даже в избытке, не оказывало на меня подобного воздействия. Может быть, все дело в том, что я был крайне возбужден и вино лишь взбодрило меня в таком состоянии? Может быть, у меня было несварение желудка? Или шампанское оказалось на редкость крепким?

— Ветеран французской армии! — вскричал я в приступе безумного ликования. — Я весь в огне! А вы? Это вы заставили меня запылать! Слышите, о мой герой Аустерлица? Закажем же третью бутылку шампанского, зальем это пламя!

Старый солдат покачал головой, закатил круглые глаза — я испугался, что они вот-вот вывалятся из глазниц, — потер грязным указательным пальцем нос, с самым серьезным видом изрек: «Кофе!» — и ринулся в заднюю комнату.

Это слово, произнесенное чудаковатым ветераном, подействовало на присутствовавших, будто волшебство. Все они разом поднялись и собрались уходить. Вероятно, они ожидали случая воспользоваться моим опьянением, однако, обнаружив, что мой новый друг по доброте своей не намерен допустить, чтобы я совсем напился, оставили надежду поживиться за счет моего выигрыша. Так или иначе, они все сразу ушли. Когда старый солдат вернулся и сел против меня за стол, мы были в зале одни. Я видел крупье — он сидел в передней, выходившей в общую залу, и в одиночестве ужинал. Настала небывалая тишина.

С ветераном тоже произошла резкая перемена. Он стал неожиданно серьезен, а когда обратился ко мне, то уже не расцвечивал свою речь проклятиями, не подчеркивал ее щелканьем пальцев и не оживлял обращениями и восклицаниями.

— Послушайте, мой дорогой друг, — произнес он тоном таинственным и задушевным. — Послушайте совет старого солдата. Я ходил к хозяйке дома (очаровательная женщина, а уж готовит просто гениально!) и настоятельно попросил ее сварить для нас особенно хороший, крепкий кофе. Вам следует выпить этот кофе, иначе не удастся стряхнуть с себя это легкое очаровательное опьянение, прежде чем вы решите отправиться домой, — непременно следует, мой добрый, щедрый друг! Вам сегодня нужно донести до дома столько денег, что быть в здравом уме и твердой памяти — ваш священный долг. О вашем выигрыше со всей