6-е. — Наш советчик оправдал мое доверие. Едва я успела объяснить ему, в чем заключается мой новый проект, он заявил, что полностью меня поддерживает. А когда муж попытался рассказать ему о своих сомнениях и о трудностях, которые он предвидит, наш дорогой добрый друг не захотел даже слушать его.

— Никаких возражений, — весело воскликнул он. — За работу, мистер Керби, и сделайте себе состояние. Я всегда говорил, жена у вас — чистое золото, и вот теперь она готова взойти на весы книготорговца и это доказать. За работу, за работу!

— Со всей душой, — ответил Уильям, начав наконец заражаться нашим пылом. — Но когда мы с женой сделаем свою часть работы, как нам дальше поступить с плодом своего труда?

— Положитесь на меня, — ответил доктор. — Закончите книгу и пошлите ее мне домой, а я сразу же покажу ее редактору нашей сельской газеты. У него в Лондоне много знакомых в литературных кругах, и он и есть тот человек, который вам поможет. А кстати, — добавил доктор, обращаясь ко мне. — Вы все продумали, миссис Керби; но сочинили ли вы название для вашей новой книги?

Когда я услышала этот вопрос, настала моя очередь быть «огорошенной». Мне и в голову не приходило, что книгу нужно назвать.

— Хорошее название — это очень важно. — Доктор задумчиво нахмурился. — Нам всем следует об этом подумать. Как же мы назовем ее? Как же мы назовем ее, а, миссис Керби?

— Возможно, нас осенит, когда мы основательно примемся за работу, — предположил мой муж. — Кстати, о работе. — Он повернулся ко мне. — Лея, где вы найдете столько времени, свободного от забот о детях, чтобы записывать мои рассказы?

— Я уже думала об этом утром, — отвечала я, — и пришла к заключению, что днем у меня редко выдается свободная минутка и я вряд ли смогу писать под вашу диктовку. У меня столько хлопот — мыть и одевать детей, учить их, кормить, водить гулять, находить им занятия дома, не говоря уже о том, чтобы по-дружески посидеть за рукоделием с хозяйкой и ее дочерьми после обеда, поэтому, к сожалению, от завтрака до вечернего чая у меня не будет особой возможности выполнять свою часть работы над книгой. Но потом, когда дети отправятся спать, а хозяин с семейством сядут за чтение или улягутся подремать, у меня будет по меньшей мере три свободных часа. А значит, если вы не возражаете отложить работу над книгой на вечер, когда опускается ночь…

— Вот оно, название! — воскликнул доктор и вскочил с кресла, будто подстреленный.

— Где? — воскликнула я и от неожиданности завертела головой, будто рассчитывала увидеть магические письмена, явленные нам на стенах комнаты.

— В ваших последних словах, естественно! — отвечал доктор. — Вы сами сейчас сказали: время писать под диктовку мистера Керби у вас появится только поздно вечером. Что может быть лучше, чем назвать книгу по тому времени, когда ее писали? Назовите ее так: «Когда опускается ночь». Стойте! Прежде чем кто-нибудь скажет хоть слово против, посмотрим, как выглядит это название на бумаге.

Я в спешке открыла свой секретер. Доктор выбрал самый большой лист бумаги и толще всех очиненное перо и великолепным рондо, чередуя тонкие и жирные штрихи с изяществом, радовавшим глаз, вывел три заветных слова:

Когда опускается ночь

Мы втроем склонились над бумагой и, не дыша, изучали воздействие рондо. Уильям даже поднял зеленые очки от волнения и, в сущности, нарушил советы доктора, который запрещал ему напрягать глаза, причем прямо в присутствии доктора!

Насмотревшись вдоволь, мы торжественно переглянулись и кивнули. Зрелище рондо развеяло последние сомнения. Один счастливый миг — и доктор угадал самое верное название.

— Я сделал вам титульный лист, — сказал наш добрый друг и взял шляпу, готовясь уйти. — А теперь оставляю вас вдвоем — пишите книгу.

Затем я очинила четыре пера и купила в деревенской лавке пачку писчей бумаги. Днем Уильям должен основательно продумать свою историю, чтобы, «когда опустится ночь», быть в моем распоряжении. Взяться за наше новое предприятие нам предстоит сегодня вечером. Сердце у меня колотится, на глаза наворачиваются слезы, стоит мне об этом подумать. Сколько самого драгоценного для нас зависит от одного скромного начинания, которое предстоит нам сегодня вечером!

Пролог к первому рассказу

Прежде чем я начну при содействии терпения, внимания и быстрого пера моей жены излагать истории, которые я услышал в разное время от тех, кто заказывал мне свой портрет, не будет лишним попытаться завладеть вниманием читателя на следующих страницах кратким пояснением, как я стал обладателем сюжетов, положенных в их основу.

О себе мне сказать нечего, кроме того, что я вот уже пятнадцать лет занимаюсь ремеслом странствующего портретиста. Призвание не только позволило мне объехать всю Англию, но и дважды завело меня в Шотландию и один раз — в Ирландию. Переезжая с места на место, я никогда не строю планов. Иногда мои путешествия определяются рекомендательными письмами, которые я получал от заказчиков, довольных моей работой. Иногда до меня доходят слухи, что там-то и там-то нет своих талантливых художников, и я, подумав, решаю поехать туда. Иногда моим друзьям среди торговцев живописью случается замолвить за меня слово перед богатыми покупателями и тем самым проложить мне дорогу в большие города. Иногда мои собратья-художники, богатые и знаменитые, получив скромный заказ, соглашаться на который не видят смысла, упоминают мое имя и обеспечивают мне приглашение в уютные загородные поместья. Вот я и странствую где придется, и, хотя я не стяжал себе ни имени, ни богатства, в целом мне живется, пожалуй, счастливее, чем тем, у кого есть и то и другое. По крайней мере, так я стараюсь думать сейчас, хотя в юности, в начале жизненного пути, не уступал в честолюбии лучшим из них. Слава богу, сейчас я не обязан рассказывать о прошлом и разочарованиях, которые оно принесло. Меня и сейчас временами беспокоит старая отчаянная сердечная боль, когда я вспоминаю дни студенчества.

Особенность моей нынешней жизни, в частности, в том, что она сталкивает меня с самыми разными типажами. Иногда мне представляется, будто я уже успел написать представителей всех разновидностей цивилизованной части рода человеческого. Вообще говоря, жизненный опыт, даже самый горький, не приучил меня недоброжелательно думать о своих собратьях. Несомненно, от иных моих заказчиков я терпел обращение, которого не стану даже описывать, поскольку не хочу огорчать и обескураживать добросердечного читателя, однако, сравнивая годы и места, я вижу причины вспоминать с