болезненный процесс для всех участников. Деменция еще недостаточно изучена, и лекарство от болезни Альцгеймера до сих пор не было найдено. В США существуют исследовательские центры, прикрепленные к домам престарелых, где ухаживают за людьми с болезнью Альцгеймера. Если умерший еще при жизни дал согласие на вскрытие или если родственники заявили об этом от его имени, то исследование головного мозга может быть проведено в кратчайшие сроки. И здесь счет идет на минуты, поскольку процессы аутолиза и гниения могут уничтожать следы в мозге или сделать их обнаружение невозможным. В Германии такой подход до сих пор немыслим, хотя никто не отрицает, что он бы способствовал изучению болезни Альцгеймера; к тому же, по статистике, 50 % немцев боятся заболеть деменцией.

Но что, если умираем не мы, а кто-то, к кому мы сильно привязаны?

Каждый год в Германии умирает почти миллион человек, от 80 до 90 тысяч – в Австрии и от 60 до 70 тысяч – в Швейцарии[26]… Статистика умалчивает о положении родственников, которые столкнулись с утратой и горем. Смерть открывает брешь в жизни, она может лишить семью всякой стабильности и погрузить скорбящих в кризис смысла. Нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что человека больше нет. Иногда должны пройти годы, прежде чем в воспоминаниях боль сменится теплом и благодарностью.

Бремя для родных и близких кажется особенно тяжким, если умерший стал жертвой насилия. Если его последние минуты были отмечены страхом и болью. В таких случаях судмедэксперты могут лишь выяснить обстоятельства и причину смерти, а также внести свой вклад в поимку преступника, раскрытие злоупотребления служебным положением и воссоздание картины несчастного случая. Посредством отслеживания каждой микроскопической улики, чтения тела и путешествия назад во времени к моменту смерти. Некоторые трупы сильно изуродованы, они предельно ясным языком говорят о совершенном над ними насилии. Когда я вижу, сколько страданий выпало на долю жертвы, это накладывает отпечаток и на меня. Но мне приходится отстраняться от своих эмоций, чтобы добиться результатов, которые будут полезны в суде. Чтобы отдать жертве дань уважения. Когда я встречаюсь с родственниками, мой единственный вариант – предупредить их о том, чего им следует ожидать, если они снова захотят увидеть тело. Это тяжелые, полные ужаса моменты. И все же я снова и снова понимаю, насколько важно прощаться. Только так можно понять, что человека больше нет среди живых. Суметь пережить его смерть, день за днем, шаг за шагом. Однажды перестать скорбеть и освободить место для хороших воспоминаний.

Естественная была смерть или нет, многие родственники впоследствии винят себя в том, что не успели попрощаться. Обращение к мертвому – это всегда часть реальности, а реальность исцеляет. В большинстве случаев с ней легче справиться, чем с воображением, которое стремится заполнить пробелы в том, чего мы не знаем или что подавляем. Поэтому нам не следует отворачиваться ни от мертвых, ни от самой смерти. Все процессы умирания и распада дают нам понять, что мы являемся частью природы и подчинены ее законам. Будь то растение, животное или человек – процессы разложения возвращают нас обратно в круговорот природы. В этом отношении смерть делает нас всех одинаковыми. И ее язык универсален.

Язык мертвых

Что может судебная медицина?

Оба следователя выглядят замерзшими и усталыми. Они торчат здесь уже битый час с тех пор, как в пять часов утра женщина, совершавшая пробежку, обнаружила тело на опушке леса и сообщила об этом в полицию истерическим голосом. По лицам следователей можно угадать настоятельную потребность в горячем крепком кофе, но прежде всего – в конкретных ответах. Они сверлят нетерпеливыми глазами судмедэксперта, который стоит на коленях рядом с трупом и, перевернув его на спину, слегка ощупывает то тут, то там, а затем внимательно осматривает зияющую рану на шее покойника.

– Ну, док, что скажете?

Судмедэксперт качает головой:

– Похоже, колотое ранение, вероятно, нанесенное ножом. Смерть наступила примерно между двумя и тремя часами. Подробности сообщу, когда проведу вскрытие.

Последнее предложение на его месте аналогичным образом мог бы произнести и я. Почти все остальное, что регулярно показывают в криминальных фильмах, далеко от реальности. Здесь все наряжаются, как им заблагорассудится. И под этим я подразумеваю не столько грим актеров, сколько методику разворачивающегося действия.

Фактическая процедура, проводимая на месте преступления, была бы недостаточно «сексуальна» для телевизионных постановок. Уж точно не то невзрачное облачение, которое следователи и, конечно же, судмедэксперты носят в обыденной жизни.

Никакой парки Шимански и кожаной куртки, никаких джинсов и шикарных ботинок, а также стильных резиновых сапог, какими любит похвастаться судмедэксперт Берн из сериала «Место преступления»[27]. Мы скорее похожи на человечков с логотипа фирмы «Мишлен»: белые мешковатые костюмы из напоминающей бумагу ткани, покрывающие все тело и настолько неудачно скроенные, что полнят любого. Но тщеславие – не тот фактор, что играет роль на реальном месте преступления. Мы должны работать профессионально, чтобы получить информацию. И главное – не уничтожать никаких следов и не оставлять своих. Если бы мы действительно топтались там, как это делали некоторые наши телевизионные двойники, эксперты по фиксации следов, вероятно, пришли бы в ярость.

Не трогать! Такое предупреждение от старших следователей порой можно услышать в остросюжетных детективах, как только неопытный коллега собирается перевернуть на спину лежащего на животе покойника, чтобы посмотреть, нет ли у того во лбу зияющего пулевого отверстия. Этот момент присутствует как в кино, так и в реальной жизни судмедэксперта. Однако нам приходится набраться терпения и ждать, пока криминалисты не соберут улики со всех доступных частей тела и одежды. Они прочесывают поверхности, стараясь не пропустить ни единого волоска, ни кожной чешуйки, ни мельчайших волокон, которые могли бы указать на преступника. Они фотографируют все во всех ракурсах, в последнее время в основном с помощью систем 3D-камер. И лишь после этих манипуляций начинается наша экспертиза…

Что же может рассказать нам покойник? Как он умер? Когда? Есть ли информация о преступнике? На эти вопросы мы и ищем ответы. Вот чем занимается судебная медицина. Благодаря полученным сведениям она с самого начала помогает направлять полицейские расследования в правильное русло.

В действительности мертвые не молчат. Они рассказывают, что с ними сделали. Не с помощью слов или жестов – язык их тела менее очевидный.

Тем убедительнее они описывают детали, динамику, быть может, драму: «Кто-то набросился на меня с ножом. Я попытался защититься