– Ладно, по-моему, он человек безобидный, – неохотно согласилась бабушка. – Но в этот особняк ты больше не ходи, Полли. Настоящий аристократ ни за что не ляжет в могилу на Хеллоуин!

– Ну, дату заранее не назначишь, – рассудительно сказала Нина.

Бабушка фыркнула.

Вечером бабушка с Ниной помогли Полли прикрутить к стене крючок и повесили картину у Полли над кроватью, чтобы можно было смотреть на нее перед сном. С тех пор картина там и висела. Полли помнила, как смотрела на нее, пока Нина шумно требовала подробного отчета о ее приключениях. Полли не хотела ничего рассказывать Нине. Это было ее личное дело. Кроме того, она была занята – соображала, что это за фигуры в дыму: действительно четыре бегущих человека или просто похожие на людей кусты в живой изгороди. Полли отбилась от Нины вялыми ответами и заснула. Ей снился китайский конь с одной из картин мистера Линна – он пролез в ее фотографию и гарцевал за стеной огня и дыма.

На миг, мой Том, с коня сойди

И головой ко мне склонись.

Есть три дороги впереди.

Ты их запомнить поклянись.

Томас Рифмач[2]

Когда Полли собиралась домой, она забыла картину у бабушки. Бабушка ей не напомнила. Размышляя об этом девять лет спустя, Полли подумала: конечно, бабушке не нравилось, что мистер Линн подарил ей картину, но дело все-таки не в этом. Скорее всего, бабушка, как и сама Полли, понимала: дома у Полли «Болиголову в огне» не место.

Дома были яркие обои в цветочек и такие же занавески. Задергиваешь занавески перед сном, и кажется, будто задвигаешь окна стенами.

А когда Полли наконец вспомнила про картину – уже поздно ночью, – то открыла рот и хотела заплакать. Но передумала. У мамы опять началась хандра – она стала молчаливая и напряженная и взрывалась от любого пустяка. Полли это понимала, хотя рядом не было папы и некому было предостеречь ее: «Тихо, а то Айви опять рассердится!» Мама сказала, папа ушел в рейс. Поэтому Полли закрыла рот и не стала закатывать сцену из-за забытой картины.

Началась школа. Кругом только и говорили, что о кострах и фейерверках, – все, кроме Нины, которая считала себя обязанной выделяться из толпы. Нина целыми днями твердила – мол, ее преследуют таинственные незнакомцы. Никто не понимал, верить ей или нет, а Полли – особенно.

– Ты только с ними не разговаривай, – посоветовала она, вспомнив бабушкин наказ.

– Ничего-ничего! – пригрозила Нина. – Я папе на них пожалуюсь!

От этого Полли ужасно захотелось, чтобы ее собственный папа вернулся домой. Она по нему скучала. В ту неделю она подолгу просиживала у Нины в гостях. Мама по-прежнему хандрила, почти не разговаривала и стала совсем скучная. У Нины было гораздо веселее. Стены все обшиты лакированным деревом, и пахнет пряностями. Нине разрешали разбрасывать игрушки где угодно, прямо на полу. У нее были и машинки, и трансформеры, и пистолеты, и «лего», и штук сто радиоуправляемых вездеходов. Почти у всех у них сели батарейки, но играть это ни капельки не мешало. Полли их обожала.

Парадокс заключался в том, что Нине гораздо больше нравились игрушки Полли. К вечеру пятницы ей уже до смерти надоело играть в машинки.

– А теперь пошли к тебе, – заявила она. – Хочу поиграть в твою швейную машинку и в кукол.

Полли сначала не согласилась, но Нина победила, сказав:

– Тогда я не буду с тобой дружить.

Они пошли. Нинина мама крикнула им вслед, чтобы Нина ни к кому не приставала и вернулась через час. Уже темнело, загорались уличные фонари. Нина обернулась через плечо, очки у нее блеснули оранжевым.

– За мной следят, – сказала она.

Похоже, ей это нравилось.

Полли уже сообразила, что Нина так играет.

И обрадовалась, ведь иначе было бы очень страшно, что кто-то преследует их в темноте.

– Сколько их там? – подыграла она Нине. – Двое, – ответила Нина. – Если это дядька, он сидит в машине и делает вид, будто он чей-то папа. А мальчишка стоит на той стороне и ничего не делает, только глазеет.

Они шли, пока не поравнялись с красным почтовым ящиком на углу улицы, где жила Полли. Нина понимала – Полли ей не верит.

– Я пожаловалась папе, – сообщила она, будто это что-то доказывало. – Утром он провожал меня в школу, и тогда дядька спрятался.

«Еще бы, – подумала Полли, – если он вообще есть». И все равно вздохнула с облегчением, когда бросилась по тропинке к собственной двери и, запыхавшись, ворвалась в дом.

Айви встретила их в прихожей с продолговатым пухлым конвертом в руках. Конверт она отдала Полли. Хандрила Айви по-прежнему.

– Тебе тут письмо пришло, – сказала она безжизненным от хандры голосом. – Что ты опять натворила?

– Ничего, мама! – воскликнула искренне удивленная Полли.

Адрес на конверте был надписан бабушкиным почерком: «Мисс Полли Уиттакер». На обороте, надорванном, поскольку мама распечатала конверт, бабушка написала: «Полли, извини. Я вскрыла это письмо. Не по ошибке. С незнакомыми людьми надо быть настороже». Внутри лежал другой конверт, толстый и хрустящий, – он был адресован Полли, но по бабушкиному адресу, причем адрес был напечатан на машинке. Этот конверт тоже был распечатан. Полли взглянула на него в полном недоумении, а потом подняла глаза на маму.

– Зачем ты его открыла?

Нина поглядела на их лица и на цыпочках удалилась наверх, в комнату Полли.

Айви пригладила красиво уложенные волосы. – Это письмо от бабушки, – сказала она все тем же безжизненным голосом. – Там могло быть… я подумала, там про твоего отца. – В глазах ее набухли две слезы. Она смахнула их так сердито, что соленая капля попала Полли в рот. – Хватит стоять и таращиться! – сказала Айви. – Иди к себе и играй!

Полли ничего не оставалось, кроме как подняться к себе в комнату. Там Нина уже вовсю организовывала кукольное чаепитие. Во рту у Полли по-прежнему было солоно, но она притворилась, будто ничего не замечает, села на кровать и открыла письмо. Письмо, как и адрес, было напечатано на машинке, но не похоже на официальный документ. Полли сразу увидела, что там есть ошибки – прямо на первой странице, целая куча: одни зачеркнуты и правильное слово надписано сверху ручкой, а другие запечатаны черточками и дальше написано «прошу прощения!», а потом правильное слово. Письмо было напечатано на нескольких листах, совсем разных и даже разного размера. Первая страница была гладкая, аккуратная и маленькая. Следующая – большая и пожелтелая. Потом лежали две страницы шероховатой бумаги в голубую линейку, наверное выдранные из тетрадки, а поперек последних листов тянулись скопления узеньких линеек вроде телеграфных проводов. Поморгав немного, Полли узнала в этих страничках нотную бумагу. И тогда Полли бережно и мягко, затаив дыхание, перевернула последний лист. Письмо кончалось на середине страницы, после чего был еще кусочек, помеченный «P. S.». Полли прочитала: «С наилучшими пожеланиями моей помощнице и начинающему супергерою, Томас Г. Линн». Подпись была чернилами, но очень разборчивая.