Освещенные парят в энергии света, а влачащие существование во тьме — парии, потому что свет им не по карману. И если я сейчас встану в очередь, то окажусь среди черни, тянущей руки из черноты и выпрашивающей выпивку. Что вообще здесь происходит? Что это за заведение? Вот сейчас найдут выключатель, и — щелк! — волшебству конец. Даже диджей стоит ярко освещенный. Ему-то что нужно видеть? Пыль на проигрывателе? Мусор на полу?

Свет нужен над ящиком с пластинками, а у проигрывателя и собственное освещение есть. По идее вполне достаточно. Если бы свет поделили на всех, девчонка за стойкой могла бы сидеть вместе с нами, пещерными людьми, на ящиках с охлажденным пивом и давать его каждому, кто попросит, и никто не таращился бы на нее из темноты, следя за малейшим ее движением. Она могла бы рассказывать анекдоты, трепаться с друзьями, переходя из полумрака в полумрак, или немного потанцевать под музыку.

Но с тех пор как все стали поклонниками «Стартрека», у всех только лучи на уме. Все хотят лучей, лучей и еще раз лучей. Оказаться в снопе яркого света, который приподнял бы тебя над омутом тьмы, ибо это единственный путь к спасению для каждого, кому уже не стать поп-звездой, моделью или знаменитым диджеем. Поэтому они стоят за стойками баров — девочки всего мира и безобразные хари над вертушками, каждый с собственным прожектором, вырывающим его из темноты.

Вот только Микро любит темноту. Он предпочитает быть пещерным человеком: сидит себе и, вполне логично, размышляет, что мир таков, каков он есть. Диджей стоит там, где стоит, и там ему самое место, иначе он не стоял бы там, и Микро лишился бы возможности смотреть на его пальцы, — так гитаристы-дилетанты не отрывают глаз от пальцев виртуоза, и так любой болван, бренчащий на каком-либо инструменте, всегда следит за руками того, кто выступает с точно таким же инструментом на сцене.

С завистью и восхищением — вот как Микро смотрит на каждого диджея. Потому что музыка — его конек.

А на что еще, спрашивается, смотреть Микро? На эту антисексуальную многоложку? И почему только он принадлежит к этим психам, которые вслушиваются в переходы: как что смешано, как этот или тот сейчас что-то там сделал, — и при этом ровным счетом ничего не слышат? Эти скупые самоучки и всезнайки, которые никогда не вымрут! Подумать только, он слушает хорошую музыку, а думает только о технике.

И почему эти всезнайки обязательно парни? Если за пультом стоит женщина, да еще хорошенькая, и поэтому смотришь уже не только на ее пальцы, она тут же обижается. Женщинам это не нравится. А вот эти парни, золотых дел мастера, специалисты и чудо-умники, женщин за пультом не любят, потому что уверены: никаких сравнений здесь быть не может, потому что это женщины, и нечего им соваться в чужую епархию. Тут уж надо родиться женщиной, чтобы быть лучше или что-либо лучше знать, потому что женщина всегда играет в другой лиге.

Потому Микро и не смотрит на пальцы женщины, которая теперь встала за пульт. Теперь он таращится туда же, куда и я: на девушку за стойкой бара. Или на напитки в баре. Сомневаюсь, что он действительно таращится на девчонку. Он глянет на нее мельком, как и на всех прочих, которые попадаются ему на глаза, и этого ему вполне достаточно. Дома он подрочит, а может, и нет. Понятия не имею. Не знаю, думает ли он о девчонках. Или о парнях. Это я бы заметил.

Он думает о смеси из пульта диджея и девушки, или из электрической розетки и холодильника, до краев набитого колой. Ведь секс сексу рознь. Но сейчас мне и правда хотелось бы дружески коснуться этой девушки, вдохнуть аромат ее волос, пойти с ней домой. А вот Микро рад тому, что может сидеть в темноте, что девушка останется за стойкой и домой он пойдет один.

Микро встает и направляется к бару. Наверное, просто снова принесет себе колу. Я вижу его, вижу, как девушка наклоняется в его сторону и он что-то ей говорит. И девушка ему улыбается. Не так, как улыбается каждому — дежурно, мимолетом, только бы поскорее убрался или купил еще что-нибудь. Она смеется так, будто он ее старый друг, и я вижу, как они болтают, и девушка продолжает смеяться, а он — не платит за колу. Потом Микро возвращается, а я думаю только:

«Знаешь, парень, по мне, так это уж слишком».

Микро заказал девушку на завтра, на час дня у часов Всемирного времени на Александерплац. Он и правда так выразился: «Заказал». Я не ослышался. Ни малейшего понятия не имею, чего он там хочет. Понаблюдать вместе с девушкой за акробатами-велосипедистами, которые вечно выполняют только половину номера, поскольку всего лишь учатся? Или за плохо одетыми девушками с окраин, упорно и тщетно пытающимися стать прихлебательницами при флейтистах?

А те стоят тесной кучкой, с наглыми индейскими рожами, корчат рожи, когда не играют на своих инструментах, и девчонки прячут руки в руках мешковатых курток, пытаясь согреться. Эту площадь наводняют семьи из Восточной Европы и молодые люди в кожаных куртках, пробующие себя в ремесле карманников либо пытающиеся этих карманников поймать. И пара жалких закусочных.

Ну да ладно, могу понять. Есть своя изюминка в этих часах, раз люди возле них встречаются, словно какой-нибудь юнец в клешах, поджидающий других юнцов в клешах, сообща порадоваться чудному гэдээровскому деньку середины семидесятых. А потом? Что мы будем делать потом? Нельзя же весь день стоять под часами Всемирного времени. Он ведь не хочет идти на встречу один. Ни в коем случае. Я уже нащупываю языком дырку в одном из передних зубов, через которую могу свистеть. Я говорю:

«Промолчи, длинный язык, промолчи».

Я пойду с ним, возможно, думает он. Я отобью ее, а он тогда посидит спокойно, никаких проблем. Мне иногда кажется, Микро воображает, будто неприятности обойдут его стороной. Потому что каждый, с кем ты заводишь знакомство, рано или поздно доставляет тебе неприятности. Одно он упускает из виду: вот только главное как раз и происходит между началом дружбы и началом неприятностей. Сам сможет. Вот о чем он не думает. Зачем тогда назначил ей свидание? Не пойму я его.

Без паники, говорю я себе, все схвачено. Чего не секу я, сечет Микро. Терпеть не могу всякие обязательные фразы при знакомстве с девчонками, да еще под часами Всемирного времени. Я ведь от нее кое-чего хочу, потому что она мне нравится. С этим не поспоришь. Вот зачем нужен Микро. Он выглядит настолько асексуально, что девчонки сразу договариваются с ним о встрече.

Не для чего-то серьезного, а просто потому, что он бормочет что-нибудь вроде «…если хочешь, пойдем с нами, займемся тем да сем…», и девчонка думает: здорово, надо пойти, ведь и еще кто-нибудь тоже пойдет, от кого, возможно, толку будет чуть больше, пока это «то да се» не наскучит. А что до часов Всемирного времени, это они тоже любят, потому что у каждой девчонки найдется место в душе для парня в хипповых клешах. Ловкий ход.

Однажды я взял его на прогулку с Лаурой, и пару минут спустя она уже принесла ему напиток, и подарила куртку, в которой он походил на маленького турка-пушера с Ораниенштрассе. Ее это забавляло. Меня бы даже не удивило, обними она его за плечи и убери ладонью волосы с его лица. В Микро есть что-то такое, и будь он поумнее, девчонки пачками бы на него вешались. Позднее нам с Лаурой захотелось пойти чего-нибудь выпить, но деньги остались в куртке, в которой Микро уже успел свалить, так и вышла первая ссора. Всегда все начинается со ссоры из-за пустяка.