Или как Вэн представлял это себе: шпоры, крупа и всё в этом духе. Джастис покачал головой, улыбнулся и оглядел маленький, скромный лагерь. Когда они его ставили, то пытались замаскировать. Скрыть ровно настолько, чтобы заранее услышать условный сигнал церковного колокола; и устроиться достаточно далеко для того, чтобы казаться безвредным любому вампирскому стражу.

И вот теперь они ждали. Оказалось, что в жизни воина ожидание занимало больше времени, чем Джастис когда-либо мог предположить. Это было первопричиной того, что он начал вырезать. Это был лишь способ чем-то занять свой ум перед шумом столкновения и яростью сражения.

Он долго вертел кусок дерева в руках, задаваясь вопросом, какую форму обретет эта гладкая древесина. Маленькая тележка, большое, круглое яблоко и лошадка, которые он уже закончил, завернутые в лоскут атлантийского шелка лежали на его свернутом в седле одеяле.

Бастиен, с тарелкой жареного мяса и неизменных бобов в гигантской ручище, присел возле него и указал кивком головы на брусок, принимая преувеличенно вожделенный вид.

— Как насчет хорошенькой, фигуристой женщины?

Джастис засмеялся и покачал головой. Ни один из колонистов, которые имели тенденцию убегать при виде Бастиена, не поверит, что он склонен шутить, находясь среди своих друзей-воинов. Одного только вида воина почти семифутовой высоты зачастую было достаточно для того, чтобы устранить любую неприятность прежде, чем та даст о себе знать. Во всяком случае, любую человеческую неприятность. Надо нечто большее, чем просто вид нескольких атлантийских воинов, чтобы заставить любого из врожденных оборотней хотя бы приподнять бровь.

А вампиры? Они были уже мертвыми и, должно быть, полагали, что у них не много шансов на поражение.

Вэн бросил в огонь еще одну ветку.

— Ты говоришь о том, что для Джастиса единственный способ получить женщину — это вырезать ее? — вызывающе произнес он.

Джастис проигнорировал их, позволяя подшучивать над собой, в то время как сам пытался прислушаться к древесине в своих руках. Стремясь почувствовать и услышать то, что она ему говорила.

Он не станет вырезать женщину. Это будет что-то намного примитивней.

Проще.

Что-то, что ощущается как дом и перекликается с прохладными глубинами моря. Память о принадлежности, которую воин всегда держал в уме, обязывала его охранять это пыльное, скалистое бесплодное место.

Он закрыл глаза и исследовал своими пальцами очертания кусочка дерева. Вдруг на него снизошло озарение, что, впрочем, всегда с ним случалось.

Рыбка. Это была рыбка.

Он мог чувствовать, как покраснели его уши. О, Посейдон, они задразнили бы его до смерти из-за этого. Среди всех существующих предметов именно рыба, черт возьми.

Но это было тем, чем было; он давно научился даже не пробовать придать резьбе ту форму, которая отличается от подсказанной ему самим деревом. В любом случае, эта рыбка будет необычной. Такой, как и та, что прибыла из необъятных глубин, где лежит Атлантида, скрытая и выжидающая.

Долгие тысячелетия ожидая дня, который может так никогда и не настать.

Впрочем, он сосредоточится на рыбке. Никакой политики. Не сейчас. Эта рыбка никогда не увидит даже самый незначительный просочившийся через море проблеск солнечного света. Школы у них плавали около купола, и дети любили наблюдать за панорамой водоворотов. Когда огни Семи Островов достигали их, те пылали богатым, прозрачным зеленым цветом.

Изумруды, омытые лунным светом.

Как будто в ответ на его раздумья, перед мысленным взором предстало лицо. Женщина. Смеется, но глаза несут печать вселенской печали.

Ее изумрудные глаза.

Бастиен подтолкнул его плечом, и видение исчезло. Джастис не знал, чувствовать ему облегчение или сожаление. И так и не пришел ни к одному варианту.

— Замечтался о деревянной женщине, мой друг?

— Нет, не о женщине. Лишь о рыбе.

Игнорируя их смех, он склонил свою голову к бруску. Он мог видеть это даже теперь. Видеть изящные линии ее лица.

Нет. Не ее лицо. Рыба. Только рыба.

И все же…

И все же, каким-то образом, гораздо большее. Так или иначе, что-то — кто-то — сверкал, как изумруды на задворках его ума.

Он закончит рыбку за несколько дней, а потом, может быть, подарит ее одному из местных детей. Нет никакого смысла в том, чтобы оставить ее себе. Никаких причин забрать с собой в Атлантиду.

В конце концов, мечты об изумрудах в сторону, это всего лишь рыбка.

Наши дни, Пустота

В темноте раздался какой-то звук, для ушей, отвыкших от каких-либо шумов, прозвучавший словно скрежет. Вдали что-то проревело, вблизи послышались прерывистые вздохи. Что-то крупное двигалось во тьме.

Пустота. Джастис знал, что это слово что-то означало, но не мог понять, что именно. Он был Джастисом из … из Атлантиды.

Но то, чем являлась Атлантида, было ловко скрыто в тумане его разума.

Магическое проклятие было снято — он его снял. Проклятие, сотни лет связывавшее его запретом на разглашение подробностей своего рождения и требовавшее немедленной смерти любого, кто откроет эту тайну. Оно навечно отделяло его от двух сводных братьев. Джастис сам уничтожил проклятие в те последние минуты, когда… когда…

Но его рассуждения затерялись в туманных воспоминаниях о боли. Давным-давно он распрощался с рассудком. Теперь обязанность и месть взывали к его сознанию, взывали к тому, что осталось от его Я. Отдельные имена, имевшие для него значение и полные разрушительных эмоций, света…

Вэн.

Конлан.

Эрин.

Райли.

…И темноты…

Анубиза.

Джастис вздрогнул, возвращаясь во тьму своего заточения. Мучительная ярость сражения в мрачных глубинах его разума. Анубиза. Лучше не думать о ней.

Снова звуки. Что-то большое жалобно (ноюще) стонало во тьме, подбираясь все ближе и ближе.

Но лицо. Свет. Она. Имя. Он боролся за него; молча кричал в бесконечную пустоту Ночи. Всё время не справляясь, всё время терпя неудачу. Ее имя.

Она.

Зверь — зверь? Чудовище? Безымянное зло, приближавшееся к нему, проворчало и несколько раз рыкнуло, сильнее с каждым разом от нетерпения.

Сконцентрируйся. Имя, но не ее имя. Передаваемая древняя мудрость. Архелай. Голос в его голове.

Используй все свои чувства. Никогда не полагайся лишь на разум. Недооценка потенциала своего врага и появление иллюзии — значит смерть. Сконцентрируйся или умри.

Смерть. Может, настало его время? Будет ли он вообще жалеть, что умирает? Философские мысли не подходили для вечной тьмы в Пустоте. Почему бы не позволить смерти приблизиться и победить?